Владислав Русанов - Золотой вепрь Страница 26

– Вы скрываетесь? – деловито поинтересовался Одберг. – Парней спрятать нужно?

– Одного, – улыбнулась Цветочек. – Чернявого. А табальца нужно провести во дворец. К ландграфу.

– Что??! – выпучил глаза пекарь. Его щеки всколыхнулись, брюхо заходило ходуном. – Вы в своем уме, детвора?

– Мы не детвора! – отчеканил вполне освоившийся Кирсьен. – Мы знаем, что делаем.

– Ой, не знаете… – Толстяк схватился за голову. – Торка! Ладно, эти молодые, горячие, жизнь им не дорога… А ты что творишь?

– Что надо, то и творю. Тебе моего слова мало? Тебе поклон от Черного Шипа передать?

Одберг дернулся, как от удара. Бросил взгляд на окно, на дверь. Даже слабый свет лучины позволил разглядеть, что он побелел, словно полотно.

– Тише! Тише ты… Разве можно?

– Боишься, дядька? Тогда помогай.

– А ну, пошли поговорим. – Пекарь махнул рукой, маня девушку за собой. Испуг в его голосе сменился отчаянием обреченного.

– И поговорим! – не осталась в долгу Цветочек и решительно шагнула следом.

Когда двери за ними закрылись, Антоло пожал плечами:

– Чует мое сердце, что она что-то затевает. Но вот что? И не придется ли расхлебывать потом?

Он бесцеремонно уселся на мешок с мукой.

– Что, страшно стало? На попятную вздумал? – едко проговорил Кир, хотя сам испытывал сходные ощущения. Но смолчать он никак не мог.

– Страшно? Может, и страшно. Не знаю, – с обескураживающей честностью ответил табалец. – Просто не люблю, когда… Знаешь пословицу – без меня меня женили?

Кир хмыкнул. Его внимание привлекла странная возня в углу. Шорох, мурлыканье. Из-за кадушки, покрытой засохшими потеками теста, появился котенок. Толстый, круглоголовый, со смешными короткими лапами и торчащим, словно свечка, хвостом.

Вот почему не было кота в будке. Видно, только взяли в дом молодого. Он еще не обвыкся, сторож из него никакой. Ест да спит, силу набирает. А вымахает, скорее всего, в крупного зверя. Локтя полтора в холке будет, не меньше. И масть красивая – серая в черных разводах, будто кто-то капнул в воду чернил.

– Иди сюда, малыш. – Кир присел на корточки, поманил котенка.

Звереныш вначале потянулся мордочкой к его ладони, но потом фыркнул, вздыбил шерсть на загривке, шарахнулся в сторону.

– Сторож будет, – проговорил тьялец. – Ишь, какой маленький, а к чужому уже не идет.

– Он не потому, – ответил Антоло. – Он просто к тебе не хочет. – В подтверждение своих слов, студент накрыл ладонью голову котенка, потрепал, погладил по шерсти. – Коты чувствуют, должно быть…

– Что? – от неожиданности Кир задохнулся. – Ты что хочешь сказать? Что он чувствует?

– Не знаю. – Студент покачал головой. – Я скажу, только ты не обижайся…

– На тебя, что ли?

– Ну вот. Уже обиделся.

– Ничего я не обиделся. Говори!

Антоло помолчал чуть-чуть. Вздохнул.

– Ты не такой, как все, – сказал он, продолжая гладить котенка. – Я это совсем недавно понял. Описать не могу, но чувствую. Зуд какой-то, что ли?

Кир хотел спросить: «Мыться не пробовал?», но сдержался. Так можно слово за слово и в горло друг другу вцепиться. Кому от этого польза будет? Только ландграфу Медренскому и его загадочному гостю, которого на наречии дроу звали Змеиный Язык. Вот покончим с ними, тогда и придет время отдавать старые долги.

– Ты слушаешь? – Студент поднял голову.

– Слушаю. Говори.

– Я думал сперва, это от злости. Ну, из-за драки той и все такое… Только злости у меня к тебе уже нет.

– Да? Ну, спасибо.

– Не за что. Обниматься я с тобой не собираюсь. А уж тем более в друзья набиваться.

– И за честность спасибо.

– Не за что, – повторил табалец. – Я о чем говорил? Когда ты поблизости, я будто кожей чувствую что-то не то. Ну, понимаешь… Трудно объяснить. Вот у стариков перед грозой кости ломит. Или у ветеранов старые раны болят к сырости. А у меня – зуд. Легенький такой, словно мурашки под кожей бегут. Мелкие-мелкие. Даже волосы дыбом встают по всему телу.

– Прямо по всему? – съязвил Кир.

– Именно по всему. – Антоло шутки не понял или сделал вид, что не понял. – Я думаю, это потому, что ты колдун.

Воцарилось неловкое молчание. Студент поглядывал исподлобья – не обидел ли? А Кирсьен попросту задохнулся от возмущения. Слова отповеди застряли в горле. Он мог только судорожно втягивать воздух и злиться в душе на неожиданный дар, сделавший его не таким, как все.

– С чего… С чего ты взял? – произнес он, когда дар речи наконец-то вернулся. – Откуда?

Антоло пожал плечами:

– Коты, говорят, колдовство чуют.

– Сметану они чуют. И мясо, – возразил бывший гвардеец. – А я тут при чем?

– Вся банда болтает, как ты айшасианского колдуна завалил. Тедальо мне все уши прожужжал.

– Колдуна Мудрец убил. Это тебе кто хочешь скажет.

– Правильно. Убил Мудрец. А скрутил ты. Да не сверкай глазами. Я же семь лет в университете. Книг прочитал предостаточно. И по истории, и по философии, и по логике тоже…

– И что там пишут? – выдохнул Кир.

– Да ничего, собственно, нового. О чародеях, победивших черный мор. Об их силе, благородстве, самоотверженности. Я не знаю, каждому ли слову из этих восхвалений можно верить. Но там еще о многом написано.

– О чем же?

– Что раньше волшебники владели силами четырех стихий. Вода и огонь…

– Воздух и земля.

– Верно. Правда, кому-то лучше удавалось с водой работать, а кому-то с огнем… Они под это свое умение и работу себе выбирали. Вода и воздух – значит, погодой управлять. Огонь и земля – плавильщикам и рудокопам помогать. Вода и земля – сам Триединый велел садами и нивами заниматься. Но настоящее, подлинно сильное волшебство получалось лишь тогда, когда чародей владел в должной мере всеми четырьмя стихиями. Это были лучшие из лучших. Подобные Тельмару Мудрому.

«Значит, мне это не грозит, – подумал Кир и почему-то испытал облегчение. – Может, попробовать погодой управлять? Напущу на Медрен туман…»

– С гибелью волшебников было утрачено и знание четырех стихий, – продолжал студент. – Сейчас если где-то и появляются колдуны, то используют они совершенно другие силы.

– Какие же? – удивился тьялец. Если до сих пор слова Антоло не открывали для него Айшасы – кое-какие отголоски легенд о чародеях знал любой уважающий себя гражданин империи, – то последняя фраза оказалась совершенно неожиданной.

– Точно не знаю. Что-то вроде человеческих чувств, эмоций.

– Ерунда! Как можно использовать мою радость или злость?

– Откуда мне знать?

– Ты что-то ничего не знаешь! То рассказываешь, а как до дела доходит, так «не знаю»!

– Ну, так я же не ученик чародея! Я астрологом собирался стать. Если и читал что, так случайно. Не вдумывался и не учил наизусть. Что запомнилось, то запомнилось, а остальное – извини и подвинься… – Он, похоже, обиделся. Надулся и замолчал.