Питтакус Лор - Сила шести Страница 26

Сестра Дора тянет Эллу мимо меня.

— Это не твое дело, Марина.

— Марина, — умоляюще произносит Элла и испуганно смотрит на меня, когда сестра Дора тащит ее за собой. Я паникую и бегу в переднюю часть церкви, где стоит Аделина, беседующая с какой-то женщиной из городка.

— Сестра Дора только что забрала Эллу, — быстро говорю я, перебивая ее. — Ты должна ее остановить, Аделина!

Она недоуменно смотрит на меня.

— И не подумаю. И надо говорить сестра Аделина. Извини, Марина, но я беседовала, — говорит она.

Я качаю головой. У меня наворачиваются слезы на глаза. Аделина больше не помнит, каково это — просить о помощи и не получать ее.

Я поворачиваюсь, выбегаю из зала и взлетаю по винтовой лестнице на другой этаж, где находятся служебные кабинеты. Закрыта только одна дверь — слева в конце коридора. Это кабинет сестры Люсии. Я спешу туда, на ходу раздумывая, что мне делать. Постучать? Или сразу ворваться? Я не успеваю ни того, ни другого. Когда я уже совсем рядом и могу дотянуться до дверной ручки, я слышу свист розог и сразу же крик. Я в шоке застываю. По ту сторону двери кричит Элла, а секунду спустя дверь открывает сестра Дора.

— Ты что здесь делаешь? — бросает она мне.

— Я пришла к сестре Люсии, — лгу я.

— Ее здесь нет, а ты должна быть на кухне. Иди, — говорит она, указывая в ту сторону, откуда я пришла. — Я тоже туда иду.

— Как она?

— Марина, это не твоя забота, — говорит она, берет меня за предплечье, разворачивает и подталкивает. — Иди! — приказывает она.

Я иду от кабинета и злюсь на себя за то чувство страха, которое испытываю при каждом конфликте. Это всегда происходит одинаково — будь то с сестрами, Габриэлой Гарсией или с Бонитой на пристани: я нервничаю, и нервозность быстро перерастает в страх, который заставляет меня ретироваться.

— Иди быстрее! — рявкает сестра Дора, спускаясь за мной по лестнице и в сторону кухни, где меня ждут обязанности по El Festín.

— Мне нужно в туалет, — говорю я, не доходя до кухни. Это ложь, я просто хочу убедиться, что с Эллой все в порядке.

— Ладно. Но поторопись: я засекаю время.

— Хорошо.

Я ныряю за угол и жду тридцать секунд, чтобы убедиться, что она ушла. Потом я бегу назад — по лестнице, по коридору. Дверь чуть приоткрыта, и я вхожу в кабинет. Здесь темно и мрачно. Слой пыли покрывает стоящие вдоль стен полки, на них лежат старинные книги. Единственный свет пробивается сквозь грязное витражное окно.

— Элла? — говорю я, почему-то думая, что, может, она спряталась. Никакого ответа. Я выхожу и поочередно сую голову во все комнаты вдоль главного коридора. Везде пусто. Пока иду, я зову ее по имени. На другом конце коридора расположена спальня сестер. Там ее тоже не видно. Я спускаюсь по лестнице. Толпа удалилась в столовую. Я иду в церковный неф и высматриваю Эллу. Ее там нет. Ее также нет ни в обеих спальнях, ни в компьютерной комнате, ни в одной из кладовок. К тому времени, когда я успеваю осмотреть почти все помещения, мысль о которых приходит мне в голову, проходит полчаса, и я знаю, что если сейчас пойти в столовую, то я нарвусь на неприятности.

Вместо этого я быстро меняю свой воскресный наряд на обычную одежду, снимаю с крючка куртку, срываю с кровати одеяло и выбегаю из приюта. Я с трудом иду по глубокому снегу, и в ушах у меня до сих пор стоят свист розог и крик Эллы. И еще я не могу простить Аделине ее пренебрежения. Все мое тело напряжено. Я сосредотачиваю свою энергию на больших валунах, мимо которых прохожу, поднимаю их при помощи телекинеза и швыряю на склон. Это отличный способ выпустить пар. Снег затвердел и покрылся ледяным настом, который ломается под ногами, но не мешает камням катиться вниз. Я в такой ярости, что могла бы направить их на город. Но я их останавливаю. Я в ссоре не с городом, а с его тезкой-монастырем и с теми, кто там живет.

Я прохожу верблюжий горб, осталось идти полкилометра. Солнце пригревает лицо. Оно стоит высоко и еще ближе к востоку. Значит, у меня есть по меньшей мере пять часов. У меня давно уже не было столько свободного времени. Яркое солнце и колючий свежий ветер выводят меня из моего мрачного настроения, и я даже почти не думаю о неприятностях, которые ждут меня по возвращении. Я хочу обернуться и посмотреть, хорошо ли одеяло-шлейф заметает мои следы на жестком снегу, и опасаюсь увидеть, что оно вовсе не сработало.

Так я и иду вперед, пока не вижу круглый куст, выступающий на снегу. Я бегу к нему и поначалу даже не вижу того, что должна была бы заметить в первую очередь: снег у входа в пещеру затоптан и разбросан. Но когда я подхожу ко входу, то сразу понимаю: произошло что-то ужасное.

С юга от города до самой пещеры по склону тянется идеально прямая дорожка следов — вдвое больше моих. У входа натоптано. Я нервничаю, уверенная, что упускаю что-то очень важное. И тут меня осеняет. Следы — они идут в пещеру, но не выходят из нее.

Кто бы это ни был, он еще внутри.

12

«Они здесь! — думаю я. — После стольких лет могадорцы наконец пришли!»

Я поворачиваюсь так быстро, что поскальзываюсь и падаю в снег. Я быстро ползу вниз по склону, мои ноги путаются в одеяле. К глазам подступают слезы. Сердце колотится. Мне удается встать, и я бегу со всех ног. Я даже не оборачиваюсь посмотреть, преследуют ли меня, и бегу по тому же снежному склону, по которому поднялась. Я двигаюсь так быстро, что почти не замечаю, когда ноги куда-то проваливаются. Деревья внизу начинают сливаться в одно пятно, как и облака надо мной. Я чувствую, как за плечами развевается мое одеяло, хлопая на ветру, словно накидка какого-нибудь супергероя. Один раз я оступаюсь и съезжаю, но тут же встаю и снова бегу, перепрыгиваю через верблюжий горб и, приземляясь, опять падаю. Наконец я пробегаю мимо берез и добираюсь до монастыря. Подъем к пещере занял двадцать пять минут, а спуск — меньше пяти. Как и способность дышать под водой, Наследие со сверхскоростью проявляется, когда я в нем нуждаюсь.

Я отвязываю с шеи одеяло, врываюсь в двойные двери и слышу гомон из столовой — идет обед. Я спешу вверх по винтовой лестнице и по узкому коридору, зная, что сегодня Аделине выпал воскресный выходной. Я вхожу в открытую спальню сестер. Аделина царственно восседает на одном из двух высоких черных кресел. На коленях у нее лежит Библия, которую она при виде меня закрывает.

— Почему ты не на обеде? — спрашивает она.

— Кажется, они здесь, — говорю я запыхавшимся голосом, мои руки сильно трясутся. Я наклоняюсь и упираюсь ими в колени.

— Кто?

— Ты знаешь кто! — кричу я. И сквозь сжатые зубы добавляю: — Могадорцы.