Олег Верещагин - Garaf Страница 26

Но привторяться — будет. Пока будет. На кол не хочется, да и по морде получать — не велико удовольствие…

Самое мерзкое — эти волки. Вспомнились глаза, и сейчас, ночью, когда чувства обострены — мальчишка отчётливо понял: это никакие не волки, а существа умнее, намного умнее своих наездников–орков. Как кони у Братеьв Ели в книгах Муркока про Корума Лло Эрайнта. Вопрос в том, умнее ли они людей?

Хм… Но сейчас волков и их наездников в деревне нет. А местные не горят желанием пачкаться работорговлей. Пашка перевалился на бок, встал на четвереньки и подобрался между спящими к щелястой стене. Сложена она была умело, крепко, хоть и с дырами и без цемента — без шума не расшатаешь. Деревня спала, но у ворот горел костёр и возле него виднелись тени. Лошадей не видно нигде… Местные караулят, что ли?

Пашка вздрогнул — его взяли за плечо — и отшатнулся, готовясь защищаться. Но в отблесках через щель сверкнули глаза Туннаса.

— Я хочу бежать, — прошептал Пашка. — Понимаешь? Бежать, — он показал пальцами. Туннас кивнул и тряхнул Пашку за плечи — одобрительно. Потом и выставил шесть пальцев — руку и ещё один — показал на себя, выставил ещё один, показал на Пашку — выставил восьмой. — Восемь человек хотят бежать? — прошептал Пашка. — Восемь, да? Со мной и с тобой?

— Tolodh*, — кивнул Туннас. Сложно было не понять, о чём говорит мальчишка. Туннас пошевелил руками, показал два пальца кольцом. Кивнул на Пашку.

*Восемь (адунайк)

— Без вопросов, — кивнул мальчишка и сглотнул от волнения. — Я помогу, — он несколько раз кивнул, помедлил и, протянув руку, пожал ладонь юноши. Туннас несколько недоумённо посмотрел на Пашку, потом улыбнулся и крепко, резко перехватил его правую руку — под локтем — своей. Пожал. — А, вот как у вас, — тоже улыбнулся Пашка. — А я вообще–то левша…

Утро было солнечным и холодным, но безветренным. Грязь от вчерашнего дождя схватило морозом. Иней сверкал, как рассыпанное и развешанное серебро, но от этой красоты становилось не по себе. Тем более, что притащившие хлеб и большой котёл с какой–то похлёбкой (следом вошёл один из молодых конвоиров — с мисками) двое мальчишек явно поясняли людям в хлеву, что снаружи холодно. Правда, сами они были босиком… хотя им–то из дома никуда не шлёпать.

Рабы особо никуда не торопились — поднимались, явно ругались, потягивались, переговаривались… Пашке хотелось почистить зубы. Ужасно хотелось. Даже больше, чем есть.

В котле оказалось что–то жидко–мучное и вроде бы с грибами. Хлебать это пришлось через края плошек… и кстати, похлёбка оказалась вкусной. Реально вкусной, а не просто с голоду. Рыжий конвоир зевал во всю пасть и сонно посматривал вокруг. «А вот скрутить его сейчас, — вдруг подумал Пашка, жуя хлеб. — Их тут всего трое… а местные — неужели будут за них воевать? Орки рядом, но не здесь же…»

Нет. Его собраться по несчастью в основном не выглядели трусами. И, если они не пользуются таким явным шансом — значит, есть причина. Видимо, местные не любят работорговлю в принципе, но всё равно враги южанам. Хотя странно как–то. Туннас говорит, что это Рудаур — его земля. Но он внешне не похож на деревенских совсем. Путаница какая–то… Хотя (Пашка вздохнул) - что он тут вообще пока понимает? Ни фига.

— Люблю я русскую еду, — пробормотал он, — но ем обычно, что найду.*

*Высказывание действительно принадлежит П. Зубкову.

Пока ели — подошли двое других конвоиров. С ними шёл вчерашний старик, все трое держали в руках кружки с чем–то дымящимся; ещё одну молодой конвоир принёс своему ровеснику. По хлеву поплыл аромат корицы и яблок. Кто–то громко сказал что–то вопросительным тоном, вокруг засмеялись, и даже конвоиры поддержали, а седой так просто захохотал, разевая пасть — с удивительно крепкими целыми зубами.

Говорят они на разных языках, отмечал Пашка. Эти, рыжие — на языке, немного похожем на английский и немецкий. А почти все ра… пленные — на совсем непонятном. Но языки друг друга они понимают. Карту бы вспомнить, ведь была карта… Пашка тщетно мучил себя — и, как часто бывает, стоило ему отчаяться и перестать думать о карте, как она вспомнилась неожиданно подробно.

Их ведут на юг — к горе Эмон Сул и Восточному Тракту — тому самому, по которому хоббиты шли в Раздол. Но тогда там не было никакого государства. А сейчас там… что? Шахты? Лесозаготовки? Поля? Все остальные тоже удивлены, видно, раньше туда людей не гоняли… Значит — не шахты, не лесозаготовки, не поля… что–то совсем новое. Вряд ли хорошее…

За всеми этими мыслями Пашка пропустил момент, когда их стали заковывать и выводить наружу. Хрень!!! Мёрзлая грязь резанула ноги, как битое стекло. Ещё новая пытка — ну ладно, счёт будет больше.

Деревня проснулась уже давно. Провожали караван только вездесущие ребятишки. Напоследок — уже у леса — кто–то из них запустил свежим навозом в толстого начальника конвоя, и вся свора детворы с хохотом ринулась наутёк. А уже за опушкой навстречу попался рослый парнишка — Пашкиных лет, в потёртой одежде, грязных сапогах, с копьём в руке и двумя белыми поджарыми псами, которые тут же встали по бокам от хозяина, едва появились чужие люди. Левая рука мальчишки была обмотана окровавленной тряпкой, вообще выглядел он разухабисто–небрежно… но шею, запястья и ухо украшало золото — витая толстая гривна, массивные зарукавья и серьга. Следом показались четверо пацанов младше — они с натугой, но весело тащили на волокуше огромного кабанищу, однако замерли на месте, увидев процессию.

Проходя мимо, Пашка встретился взглядом с синими прищуренными глазами своего ровесника. В них была гордость — врождённая и неосознанная гордость молодого хищника, не знавшего до сих пор поражений в жизни. Было глубокое презрение — но не к Пашке и не к другим закованным.

И было откровенное сочувствие — именно к ним.

К счастью, грязь очень быстро подтаяла. А нагнавшие колонну почти сразу орочьи всадники опять окружили идущих. Пашка заметил, что их вроде как стало… меньше, что ли? И некоторые явно были ранены.

«Засекли» это и другие пленные. По колонне пробежал шепоток. Впрочем, разгадка пришла почти сразу — через какие–то полчаса неспешного хода–волочения.

Слева открылась вырубка, на которой тут и там лежали тела орков и волков — примерно десяток и полдюжины. Тут же находились ещё с десяток орков — тяжелораненые и кое–как перевязанные. А самое главное (Пашка подобрался) лежали два больших коня и воин–человек. Пашка не мог толком разглядеть его — и конские трупы, и труп человека лежали у опушки метрах в ста. Зато…