Дмитрий Гаврилов - Великий и Ужасный (фантастические рассказы) Страница 26

— Твои отпрыски? — улыбнулся Тор, гнев его улетучился моментально. Всем известно, что Громовик отходчив, однако и вспыхивает легко, как собственная молния.

Кот согласно закивал, но самозабвенного пения не прекратил. В это же время на глазах у Тора зверь стал такого же голубого цвета, как и котята, его пушистый мех начал как бы втягиваться вовнутрь, и еще через минуту Баюн превратился в гладкошерстного мурлыку.

— Ты будешь по-человечески говорить? — рявкнул Тор.

— Пеняй на себя, Перун! Тебе же хуже будет, — ответило наглое животное, и песня смолкла.

— Из-за тебя, папаша-одиночка, у меня сорвался с крючка сам Ермунганд! Из-за тебя, бард несчастный, я чуть было не заснул в лесу…

— Так ведь не заснул же? — зевнул Баюн и показал при этом пугающий оскал.

— Не хватало ещё, чтобы Одинсон поддался на уловку дикой кошки.

— Необычной кошки, прошу заметить, — продолжал кот, разглядывая свои ужасающие когти-ножи.

Тут ас благоразумно затянул Пояс Силы и сразу почувствовал себя уверенней.

— Ящер-Змий Морской, как известно, необычайно длинный, и когда голова его у берегов края Иньского, а она сейчас там, уж я то знаю, то хвост как раз в море Варяжском, значит, и клевать он не мог — снова заговорил ученый кот.

— Мне известно это и без тебя — начал Тор, но от внезапного пронзительного и раскатистого «Мяу! Мяу!» его так и передёрнуло. Котята проснулись и требовали кушать.

— Спите мои маленькие! Спите родимые! — запел, замурлыкал Баюн, — Вот ведь, угораздило! Познакомился весной с одной кошкой и нагулял ей этих сосунков. А она, стерва, мне их подкинула и удрала. Теперь маюсь… Вчера Гагана покушалась… Во, видал? — кот с мрачным видом показал Тору длинное блестящее медное перо, — Трофей!

Неожиданно кот фыркнул и выдал вопрос, который, как видно, занимал его с самого начала разговора:

— Слушай-ка, Аса-Тор, а не устроишь ли ты судьбу моих малюток?

Громовержец покосился на пищащее потомство и ответил:

— Может, и устрою.

Тор вспомнил, как рано утром гордячка Фрейя накричала на него. «Будет ей подарочек!» — злорадно ухмыльнулся он, совершенно справедливо полагая, что богине выпадет провести не одну бессонную ночку. Видно, путешествия в компании ехидного Локи даже Тора кое-чему научили.

Уже спокойный за судьбу котят Баюн окрасил мех в иссиня чёрный цвет и моментально оброс гривой пушистых и густых волос:

— Только прошу, без глупостей. Это не уличные коты, а мои дети. И пусть ты — Сварожич, пусть ты — Одинсон, но если с ними случится нехорошее…

— Ах, мохнатый невежа! Да как ты смеешь! Даже инистые великаны дрожат при одном моем имени… — ас уже приноровился было схватить мерзавца за шкирку, да не тут-то было.

Ударился кот о землю, обернулся птицей Гамаюн, птицей вещей, сладкоголосой и исчез в синем небе.

Тор аж топнул с досады, но делать было нечего. Он подхватил двух ревущих котят и зашагал к берегу, где Скрипящий и Скрежещущий в нетерпении били копытами.

…Викинги почитали асиню Фрейю, богиню любви и плодородия. Бонды молили её о дожде для полей и счастливом разрешении от бремени для жён, и до сих пор в Скандинавии выносят на вспаханные поля кувшины с молоком. Ведь согласно легенде, Фрейя летит по небу на колеснице, запряжённой двумя гигантскими синими кошками. Вероятно, маленькая месть Тора не состоялась.

Крестьяне верят, что если умаслить любимцев богини, она защитит урожай от ливней и гроз.

«Ни хитру, ни горазду…»

«Ни хитру, ни горазду…» (1999)

Одна из новелл, дополняющих роман Д. Гаврилова «Дар Седовласа», написана в жанре героико-мистической фэнтези. Главный герой, новгородец Ругивлад, двадцать лет обучался магии у волхвов далекой Арконы на острове Рюген. Неожиданное известие о смерти родичей заставляет его вернуться на землю отцов.

«Спросим! За всё спросим!» — шептал он, подбрасывая сучьев в огонь… Затрепетало, заалело пламя игривыми языками. Огнебог благосклонно принимал жертву.

Ругивлад расстелил плащ и, разоблачившись по пояс, снова подсел к костру. Руны привычно шершавили чуткие пальцы. Он скрестил ноги, крепко выпрямил спину, слегка прикрыл веки и высыпал стафры разом пред собой. Одни знаки тускнели, другие вообще не проступили, но были и такие, что сразу бросились в глаза, багровея кровью.

Тогда молодой волхв положил ладони на колени. Сжав губы, он начал сильно, с совершенно невозможной, для простого человека, быстротой прогонять сквозь обленившиеся легкие ещё морозный воздух. Вскоре по телу разлилась истома, граничащая с дурнотой, но волхв продолжал действо, впуская эфир через одну ноздрю — выдыхая через другую. Наконец, появилось ощущение, что воздух нагрет, и даже раскалён, словно на дворе не осень, а разгар летнего дня. Пред глазами замельтешили ярко голубые точки и пятнышки. Зашумело, тело покрылось испариной, точно в каждую пору вонзили по игле. Внутрь вливалось что-то жгучее, дрожащее, липкое. Мелькание усилилось, а в ушах уж звенели колокола.

Теперь воздух более походил на плотный, клубящийся, точно в бане, пар. Ругивлад достиг апогея. Последний вдох! Задержка! И мёртв!

А за этим следовало прозрение — знаки складывались в слова, события — в историю.

— Эк вымахал? — удивился Богумил, когда посыльный шагнул в горницу, и, даже наклонившись, чуть было ни расшиб лоб о притолоку.

— Да святится великий Свентовит! Будь здрав, мудрейший! — выпалил парень. — Скверные вести из Киева.

Сказал, да и умолк на полуслове.

— Как же, ждём! — молвил в ответ тысяцкий, нервно перебирая тронутою сединой бороду.

Богумил огладил свою, молча кивнул доверенному, мол, не тяни — всё, как есть, сказывай.

— Хвала Велесу, я обогнал их! — продолжил парень, — Ночью кияне сбились со следа, но князев дядя скоро будет здесь. У вас нет и дня в запасе. Худые дела творятся и в Киеве, и в Чернигове, и по всей земле русской. Чую, много крови будет.

— Не бывать тому, чтобы мать да отца поимела. Никогда Господин Великий Новград не покорится Киеву! Никогда Югу не владеть Севером! — воскликнул Угоняй.

— Тише, воевода! — спокойно произнес верховный волхв. — Реки дальше!

— Едет Добрыня-Краснобай, Малха-ростовщика сын, да дружина его, а с ними ещё Владимиров верный пёс, Путята, — рассказывал вестник. — И он ведёт войско ростовцев. Все воины бывалые, у всех мечи острые. Хотят кумиров наших посечь. Хотят снова вознесть веру чуждую!

— Уж не Христову ли? — грянул Угоняй. — Ишь, какие скорые. Ещё тлеют кумиры Рожаниц да Родича, а они снова тут объявились! Не пустим врага в Новгород, нехай за Волховом себе скачет. Попрыгает, помается — да назад повернёт.