Сергей Малицкий - Карантин Страница 26

— И здесь лежит... его пепел? — спросила Томка.

— Наверное,— задумался Павел.— Ну что теперь? Поехали домой?

— Нет.— Она упрямо замотала головой.— Хочу посмотреть квартиру, хотя бы двор. Школу. И спортзал. Помнишь, ты рассказывал? И очень хочу есть.

Они перекусили в маленьком кафе на окраине городка. Павел подошел к стойке, подмигнул молоденькой черноволосой поварихе, протянул зеленую купюру, попросил чего-нибудь вкусного. Девчонка тут же разрумянилась, закричала, выкликая кого-то на странном, одновременно и звонком и глуховатом наречии, из подсобки появился аккуратный седой армянин, помахал гостям рукой, произнес несколько коротких фраз и опять скрылся за дверью. Не прошло и десяти минут, как угощение было на столе.

— Тебя приняли за своего,— улыбалась Томка, когда им наконец удалось унести ноги из хлебосольного местечка.— Вот так девушки с идеальной фигурой превращаются в томных толстушек. И ты был прав, хоровац и шашлык — вовсе не одно и то же.

— Да,— кивнул Павел,— Место проверенное. Тот редкий случай, когда ешь на дороге, и тебе не жалко потраченных денег и потерянного здоровья. Многие приезжают сюда из города, только чтобы полакомиться.

— Слушай, а может быть, ты армянин? — прищурилась Томка.

— Смотри! — погрозил Павел ей пальцем,— Окажусь армянином — заставлю учить армянский язык. Точно так же, как теперь учу твой.

— Любой язык выучу,— обняла его Томка.— Хоть армянский, хоть иврит, хоть немецкий, хоть французский, да кем бы ты ни оказался. Только имей в виду: мне по-любому один язык учить придется, а тебе — два!

— Это стоит обдумать,— шутливо нахмурился Павел.

Квартиру им увидеть не удалось, точно так же как и двор. На краю микрорайона торчала железобетонная многоэтажка, в отдалении возводилось еще несколько. От двора остались только пни столетних лип, да и те были раздроблены, побиты бульдозерными траками. Павел растерянно вышел из машины. Последний раз бывал здесь уже после института, когда продавал квартиру,— конечно, лет пять минуло или чуть больше, но не слишком ли коротким оказался срок, за который его прошлое было уничтожено безвозвратно?

Он кивнул Томке, которая тоже хлопнула дверцей машины, отправился к ближайшему старому дому. У хрущевки сидели привычные бабушки. Знакомых лиц Павел не увидал, но полюбопытствовать решился. Оказалось, что его пятиэтажку снесли почти сразу же после продажи им квартиры. Почему городские власти не стали строить дома на пустыре, а внедрились острием новостройки в обжитой микрорайон, бабушки ответить не смогли. Зато с жаром принялись обсуждать везение жильцов разрушенного дома, которые ни с того ни с сего заполучили новые квартиры.

— Коммуникации им нужно было проводить, вот что! — уверенно заявила одна из бабок.— А этот дом мешал. Вот они его и снесли!

— Не снесли, а разобрали! — вмешалась другая,— Чуть ли не по досточке, по камешку. Почти вручную! А потом все одно на самосвалы покидали и вывезли на свалку. Я спрашивала. Я даже думала, может, они там бомбу какую искали?

— Какую бомбу, старая?! — возмутилась третья.— И немцев тута не было! Да и дом-то после войны был построен!

— Так, может, на бомбе и построен? — упиралась вторая.— А если ее с самолета сбросили?

Павел поблагодарил, побрел к машине. После посещения школы, которая, как оказалось, была подвергнута капитальному ремонту, и превращенного в торговый центр спортклуба Павла все сильнее начинало охватывать ощущение, что по его следам идет огромный и черный зверь-каток, который разгрызает и утрамбовывает прошлое. Не осталось даже знакомых лиц. Впрочем, разве он пытался отыскать хоть кого-то? А почему бы не отыскать? Алексея хотелось бы увидеть, тренера, что привил ему любовь к фехтованию, но тот куда-то уехал, когда Павел еще только собирался в армию. Обрюзгший и постаревший хозяин спортклуба, который теперь сидел администратором в торговом центре, так и не узнал Павла, хотя припомнил, что Алексей вроде бы даже оставлял для какого-то Павлика адрес, но куда он его задевал, вспомнить не смог.

— Зря все это,— повторила Томка, поскрипывая детскими качельками. — Ничего хорошего не вышло. По моим местам вовсе не поедем. Словно ветром все сдуло.

— Не расстраивайся.— Павел обнял ее, поднял на руки.— Прошлое для наших детей будем высекать навечно. Посадим тысячелетние дубы, да еще в таком месте, где никто не сможет их вырубить. Дом построим как замок. Чтобы никакой бульдозер его с места не сдвинул.

— Отлично,— Она закрыла глаза,— Только имей в виду, что я со своей стороны могу гарантировать только детей. И откуда ты узнаешь, что дубы, которые посадишь, станут тысячелетними?

14

— Эх! Не задались выходные. Ты, Павлик, не обижайся.

Полковник Бабич, только что лично застегнувший

браслеты на запястьях Павла, вытирал пот с лысины и радостно жмурился в окно уазика на вечернее солнце.

— В связке с Дедом работаете, Игорь Анатольевич? — хмуро спросил Павел.

— И на Деда бочку не кати,— хохотнул Бабич.— У меня с ним хлопот гораздо меньше, чем с какой-нибудь шантрапой. На хладокомбинате по моей линии полный порядок.

— У вас с порядком как у плохой хозяйки,— заметил Павел,— Ничего не торчит из ящиков, так и порядок, а то, что носки лежат вперемешку с котлетами, так то ж не видно. Я вот слышал, что с пьянством и с мелким воровством на работе Дед своеобразно борется. Надевает на виновника боксерскую маску и охаживает его по физиономии.

— Жалоб не поступало,— оскалился Бабич, — Сигналов тоже не было. Хотя с маской идея хорошая, помогает... не переусердствовать. Но мы знаем и другие способы. Кстати, делись уж, может, еще что знаешь? В стукачки запишешься, Павлик? Маски ему не нравятся... А не подумал, что побитая морда — не самая большая цена за спасенную от пьянства жизнь? О семьях этих отбросов подумал?

— Меня тоже спасать везете? — процедил сквозь зубы Павел.

— А это уж не от меня зависит,— хмыкнул Бабич.— Ты пойми, Павлик, я против тебя ничего не имею. В приятелях ты у меня не ходил, в друзьях тоже. Дело не в тебе. Хотя и в тебе тоже. Ты ведь гордый. Я тебя не ломал, парень, но по морде вижу, что гордый. А гордыня — грех, Павлик. В нашей стране — так грех тяжкий.

— Кому гордыня, а кому гордость, достоинство, честь, порядочность. Приходилось слышать такие слова? — заметил Павел и напряг плечи. Стиснувшие его с двух сторон милиционеры больно давили ему в бока дубинками.

— Слова и есть, — зевнул Бабич. — Фантики это все. В другой раз я, может, и пошелестел бы ими, поговорил бы с тобой об этом с пивком бы, да после парной, но ты ж такого обращения не понимаешь. Гордость — она гордыня и есть, как ни поворачивай, а все остальное... Откуда у тебя честь? Кто ею тебя наделил? Достоинство, порядочность. Слышал фразу — порядочный идиот или придурок? Вот это про твою порядочность и есть. А достоинство... Оно как дым. Дунул — и нет его.