Инна Живетьева - Орлиная гора Страница 26

   Александер опустил руку, так и не коснувшись груди. Все равно не выдернуть эту иглу из сердца. Он решительно вышел на середину двора.

   – Э-э-эй! – крик ударил в стены, взметнулся вверх. В ответ послышался шорох, словно кто тайком глядит в щель. Может, они тут все с ума посходили?

   Скрипнула дверь. Тощий, грязный солдатик испуганно зыркнул на Александера и прикипел взглядом к бурдюкам.

   – Что стоишь? Пей, – осторожно, словно подманивая жеребенка, позвал Омеля. Полилась в котелок вода.

   Парень бросился к сержанту, ухватил посудину двумя руками. Следом во двор выскочили еще трое, за ними рванули и остальные. Александер выдохнул с облегчением: жив гарнизон Южного Зуба.

   – Где княжич? – ухватил он за плечо солдатика.

   Тот выкатил в ужасе глаза, затряс головой

   – Ваш капитан?

   Солдатик бестолково замахал руками:

   – Там! Там! В Рыжей башне!

   Рыжей в башне была только кладка понизу; и на том спасибо – сориентировался. Александер торопливо шел по коридору, распахивая двери.

   – Капитан Герман! Княжич Эмитрий!

   Еще одна створка ударила в стену. Небольшая комната, посредине круглый стол, покрывавшая его грязная скатерть наполовину сползла на пол. У стола в кресле сидел Герман; перед ним лежал пистолет. Александер остановился на пороге.

   – Что Пески? – Герман глянул куда-то вверх.

   – Ушли. И река вернулась.

   Капитан Южного Зуба нервно одернул рукава мундира. Темно-зеленая форменная ткань заляпана, и Александеру показалось, что – кровью.

   – Давно ушли? – в голосе сквозила непонятная просьба.

   – Вчера вечером тронулись.

   – Вчера… Вчера! – Герман засмеялся, как-то нервно, захлебываясь. Александер даже подумал, что тот пьян; шагнул ближе, втянул ноздрями воздух. – Де не-е-еет. Не пьян я, капитан. Мы вино в первые же дни…

   – Ваши все целы? – мелькнула страшная догадка.

   Ответ Германа прозвучал равнодушно:

   – Троих нет. Один в песках сгинул, другой повесился. Двое перестрелялись по пьяни, одного насмерть. А у вас? – взгляд капитана остановился на траурной повязке на плече Александера.

   В горле запершило, прокашлял:

   – Княжич Артемий пропал в Песках.

   Герман чуть усмехнулся. Неторопливо потянулся через стол – упал пистолет, сбитый локтем. Звякнула связка ключей.

   – Вот этот, капитан, – Герман отделил один, с узорчатой головой. – Комната над нами. Может, еще успеете.

   Александер непонимающе взял ключ.

   – Я бы на вашем месте не задерживался, – ухмылка не сходила с губ, а глаза были – как у беспробудно пьянствовавшего.

   – Эмитрий, вы бы легли нормально, – над Митькой склонилась Дарика. – Вторую ночь в кресле, ну разве так можно!

   Княжич потянулся, разминая затекшее тело. Он задремал только под утро. Плохая была ночь для Темки: то впадал в забытье, то стонал, а то хрипел сквозь зубы, метался по кровати – видно, снилось страшное. Митька сам чуть не плакал, не зная, как помочь. Обтирал Темке лицо, осторожно, стараясь не задеть раны. Клал на лоб влажную тряпицу – но тот почти сразу сбрасывал. Долго тянулась ночь.

   Сейчас сквозь плотные шторы виднелось поднявшееся над крепостной стеной солнце. На столе под полотенцем угадывался пирог, рядом стояла кружка с молоком. Видно, Дарика уже заходила, но будить не стала. Время-то к обеду, с удивлением понял Митька. В два шага оказался у Темкиной постели, присел на корточки. Друг спал – и спал спокойно, лицо порозовело, судорожно сжатые губы приоткрылись. Хорошо, ожоги начали подживать. Митька передернул плечами: до сих пор перед глазами стоит…

   …Нож накалился так, что Герман ухватился только за кончик деревянной рукояти. Митька рванулся – путы с силой врезались в запястья. Да разве вырвешься… Темка уже не стоит, висит, прихваченный под мышками веревкой. Создатель, да за что же ему такие муки?

   – Герман, ты не капитан! Дерьмо шакалье! Сволочь! – Митька никогда в жизни так не ругался. Отвлечь, чтобы нож хоть немного остыл. Рассердить – пусть оставит Темку в покое, сорвет злость на княжиче Дине. Но Герман лишь повел налитыми кровью глазами. Митька снова рванулся, выкручивая руки.

   Раскаленное лезвие пляшет перед Темкиным лицом.

   – Где источник?

   Пленник закрыл глаза. Из прикушенной губы выступила тягучая капля крови.

   – Где источник?!

   – Да человек ты или нет?! – Митька срывает голос в крике. А у Темки – так давно уже только хрип. Лезвие замирает, как змея перед броском, и резко впечатывается в щеку Торна…

   – Что вы так побледнели? Спит он, спит! – Дарика тряхнула княжича за плечо. – И все хорошо, просто чудо как хорошо. Не оставила Матерь-заступница, заживает чисто, быстро, как покровители ворожат.

   Может, и покровители. А может… Вспомнился бесплотный шелестящий голос: «Я могу вернуть»

   – А где капитан Александер?

   – Вроде на конюшню пошел.

   Дега фыркнула в лицо. Кобылка обижалась, что хозяин все не приходил.

   – Ну что ты, он пока не может, – Митька погладил лошадь по шее. Дега пренебрежительно дернула головой.

   Александер вышел из соседнего стойла. На переносице еще не разошлась морщинка: кони плохо перенесли жажду.

   – Капитан, я вас ищу.

   Дега переступила, глухо ударив подкованными копытами. Как там Поль? Герман хоть и сволочь, но за лошадьми смотрит. Все должно быть нормально.

   Митька глянул в упор на капитана:

   – По праву княжича золотого рода я могу вершить суд.

   Александер тоже погладил Дегу, пропустил сквозь пальцы жесткие прядки гривы.

   – Да. Это ваше право, княжич Эмитрий.

   – Герман должен быть повешен, – Митька стиснул пальцы на досках стойла. Он решил давно, но как нелегко такое выговорить.

   – Капитанов не вешают.

   – Значит, он будет лишен звания!

   – А солдаты?

   Митька растерялся. О них он как-то не подумал.

   – Отцу напишу. Пусть решает. Только одного, – княжич скрипнул зубами, – вместе с капитаном в петлю.

   Шакал раздери, как жаль, что родовой меч остался в Южном Зубе! Но не до того Александеру было, спешил увезти княжичей. Митька-то в себя пришел только в соседней крепости, Темка до сих пор встать не может. И мундир Дарика не смогла отчистить. Пришлось ехать в Темкиной рубашке. Только чуть выше локтя повязал зеленый лоскут с пущенным поверху золотым шнуром. Он – княжич золотого рода! Митька повторял это про себя всю дорогу. Готовился. Трудно сказать в лицо человеку, рядом с которым год прожил бок о бок: «Повесить!» Пусть даже от ненависти холодеют щеки. Но надо, Митька точно это знает. И готов принять все до конца: сам огласит позорный приговор и не отвернется, когда тело Германа закачается на балке.