Стивен Кинг - Извлечение троих Страница 27

Башня, — в исступлении подумал Роланд. — Как только я доберусь до Башни и сделаю то, что я должен сделать… великий акт восстановления или же искупления, который мне предназначено совершить… тогда, возможно, они…

Но пронзительный смех человека в черном, человека, который умер, но продолжал жить в запятнанном сознании стрелка, не дал ему даже закончить мысль.

Но даже мысль о предательстве, которое он замышлял, не смогла бы заставить его свернуть с избранного пути.

Он прополз еще ярдов десять, оглянулся и увидел, что даже самое большое из омарообразных чудовищ не решается выползти более чем за двадцать футов от линии прилива. А он уже покрыл расстояние в три раза больше.

Ну что ж, хорошо.

«Ничего хорошего, — весело отозвался человек в черном. — И ты это знаешь».

Заткнись, — подумал стрелок и, как ни странно, голос действительно умолк.

Роланд засунул мешочки с бес-пылью в расщелину между двумя камнями, накрыл их пригоршней вырванной сорной травы, потом отдохнул немного: голова гудела, как котел с кипящей водой, его бросало то в жар, то в холод, — и перекатился через дверь в другой мир, в другое тело, оставив на время свое, смертельно зараженное, лежать на камнях.

Вернувшись к себе во второй раз, он вошел в тело, погруженное в такой глубокий сон, что на мгновение ему показалось, что тело его впало уже в коматозное состояние… состояние, когда все функции тела снижены до такой степени, что временами сознание соскальзывает во тьму.

Этого он и опасался. Он заставил тело свое проснуться, толчками и пинками выгоняя его из темной пещеры, куда оно заползло. Он заставил сердце ускорить ритм, нервы — снова воспринимать боль, которая, испепеляя кожу, и пробудила плоть к суровой реальности.

Теперь была ночь, на небе сияли звезды. Эти штуки, похожие на длинные бутеры, которые Эдди купил для него, были как маленькие кусочки тепла посреди ночной стужи.

Какие-то они странные. Ему не хотелось их есть, но все же — придется. Однако сначала…

Он посмотрел на белые таблетки у себя в руках. Астин, назвал их Эдди. Нет, он назвал их как-то по-другому, но Роланд не мог произнести это слово так, как произнес его Узник. В любом случае, это — лекарство. Лекарство из другого мира.

Если что-то из твоего мира и может мне повредить, Узник, — угрюмо подумал он, — то это, скорее, снадобья, а не бутеры.

И все же придется ему принять эти пилюли. Не те, которые ему действительно необходимы, — по крайней мере, так считал Эдди, — но они должны сбить жар.

Три сейчас, три потом. Если будет это «потом».

Он положил три таблетки в рот, потом снял крышку — какой-то странный белый материал, не бумага и не стекло, однако немножко похож и на то, и на другое — с бумажного стакана с питьем и запил их.

Первый глоток несказанно его изумил: он мгновение просто лежал, привалившись к камню, в широко распахнутых спокойных глазах отражался свет звезд, и если б случилось кому пройти мимо, он бы принял Роланда за труп. А потом он принялся жадно пить, держа стакан обеими руками, почти не чувствуя гнилой ноющей боли в обрубках пальцев — так поглотило его новое ощущение.

Сладко! Боги вышние, сладко! Какая сладость! Какая…

Маленький кусочек льда из питья попал не в то горло. Стрелок закашлялся, похлопал себя по груди и выкашлял льдинку. Теперь в голове у него поселилась новая боль: серебристая боль, возникающая, когда пьешь что-то слишком холодное слишком быстро.

Он лежал неподвижно, тихо, но сердце билось в груди, точно двигатель, вышедший из-под контроля. Свежая энергия влилась в его тело так быстро, что, казалось, сейчас оно взорвется. Роланд оторвал от рубахи еще полоску — скоро она превратится в лохмотья, свисающие с воротника — и положил ее на колено. Когда он допьет, он замотает лед в тряпку и приложит его к раненой руке. Он делал все это не думая, мысли его блуждали в иных сферах.

Сладко! — снова и снова выкрикивал он про себя, пытаясь постичь смысл, таящийся в этом, или убедить себя, что смысл в этом есть, точно так же, как Эдди пытался себя убедить в том, что другой существует, что это не какой-нибудь спазм сознания, когда ты обманываешь сам себя. — Сладко! Сладко! Сладко!

В этом темном питье сахару было даже больше, чем в кофе Мартена, которое этот великий чревоугодник, скрывавшийся за суровой внешностью аскета, пил по утрам и в периоды мрачных депрессий.

Сахар… белый… порошок…

Взгляд стрелка невольно обратился к мешочкам с зельем, едва заметным под травой, которой он их укрыл, и Роланд даже подумал, уж не одно ли и то же это вещество: то, которое в мешочках, и то, которое у него в питье. Когда Эдди был здесь на берегу, когда они были двумя людьми, он прекрасно понимал стрелка, и Роланд подозревал, что если он сможет переместиться в мир Эдди физически, в своем теле (а он знал инстинктивно, что это возможно… хотя если дверь захлопнется, когда он будет там, он останется там навсегда, как и Эдди останется здесь навсегда, если они поменяются ролями), он тоже будет понимать его язык. Пребывая в сознании Эдди, он узнал, что в основе своей языки этих двух миров похожи. Похожи, но все-таки это разные языки. У них, например, «состряпать» означает «принести чего-нибудь поесть». Значит… не исключено, что то снадобье, которое Эдди называет кокаин, в мире стрелка называется сахар?

Но подумав как следует, он решил, что — нет. Эдди купил это питье открыто, зная, что за ним наблюдают люди, которые служат жрецам Таможни. Потом Роланд вспомнил, что тот заплатил за питье относительно недорого. Даже меньше, чем за бутеры с мясом. Нет, сахар — не кокаин. Только Роланд не мог понять, зачем нужен этот кокаин или любое другое запретное зелье в мире, где такое сильное средство, как сахар, настолько доступно и дешево.

Он опять поглядел на мясные бутеры, ощутил первый приступ голода… и осознал с изумлением и смущенною благодарностью, что чувствует себя лучше.

Почему? Из-за питья? Или из-за сахара в питье?

Отчасти — да, но вряд ли только поэтому. Когда ты устал, сахар может на какое-то время восстановить силы; это он знал еще с детства. Но утолить боль или унять лихорадочный жар в твоем теле, когда заражение превратило его в раскаленную топку… нет, сахаром здесь не поможешь! Но именно это с ним и произошло. И все еще происходит.

Дрожь прекратилась. Пот на лбу высыхал. Рыболовные крючки, дравшие ему горло, как будто исчезли. Факт невероятный, но все-таки неоспоримый. Это не воображение, не стремление выдать желаемое за действительное (кстати сказать, стрелок никогда не был способен на такие вольности — для него это было немыслимо, и он даже не знал, что такое бывает). Пальцы руки и ноги, которых не было, по-прежнему исходили болью, но даже и эта боль стала не столь пронзительной.