Дмитрий Казаков - Падение небес Страница 27

Сейчас скакуны будут только мешать, а потом… потом они, скорее всего, не понадобятся. Такую силу во главе с Харуготом им не одолеть, так что остается лишь отважно сражаться и красиво умереть. Да еще и захватить с собой побольше врагов – Чернокрылых и учеников консула.

Глядишь, его тогда от огорчения удар хватит.

Спешился тар-Готиан, мигом позже спрыгнул на мостовую Харальд, за ним – Бенеш. Последним покинул седло Олен, сделал это сам, но с большим трудом, а когда из ножен появился клинок, выточенный из кости йотуна, выяснилось, что рука, держащая его, дрожит.

Испуганные лошади рванули прочь, умчались в сторону реки, стоптав парочку воинов Харугота.

– Прикроем его! – рявкнул гном. – Как он нас всех прикрыл от стрел! Эх, предки, глядите, каков я!

И он шарахнул «годморгоном» по шлему самого шустрого Чернокрылого. Тот даже не успел дернуться, рухнул под ноги соратникам. В следующее мгновение враги ринулись со всех сторон.

Саттия отбила выпад, нацеленный ей в лицо, отвела второй меч, третий. Тар-Готиан свалил противостоявшего ему воина, молниеносным выпадом сразил открывшего бок Чернокрылого, что нападал на девушку. Его место занял другой. Завопил что-то злое Гундихар, а там, где сражался Харальд, зашипел немилосердно полосуемый лезвием меча воздух.

Поскольку одновременно атаковать могло не такое уж и большое количество воинов, преимущество в численности не ощущалось. Оно станет явным позже, когда оборонявшиеся устанут, получат раны, руки их задвигаются немного медленнее, а на смену погибшим воинам Харугота придут свежие.

Но пока они держались, и вояки с крылышками на шлемах не могли похвастаться успехами. Те, что выходили против Харальда, просто не успевали защититься, он убивал их изящно и легко, и опытные воины падали один за другим. При этом странник по мирам продолжал улыбаться.

Нескольких врагов свалил Гундихар, не отстали от него Саттия и тар-Готиан.

Олен медленно выплыл из звенящего розового тумана, который застилал глаза, лез в уши. Обнаружил, что стоит, в руке меч, хотя не помнил, как вытаскивал его и как слез с лошади. В следующий момент уловил шум схватки, и понял, что некоторое время провел без сознания, а друзья защищали его.

– Ты как? – спросил оказавшийся рядом Бенеш. – Нужно помогать, да? Или ты… ну, сам… или?

– Сам справлюсь, клянусь Селитой, – прошипел Олен. – Эй, освободите мне место!

Харальд сделал шаг вправо, Гундихар – влево, и Рендалл шагнул в открывшуюся щель. Вскинул меч, с полупрозрачного лезвия полетели бело-голубые искры, закрутились вихрем.

Широкоплечий смуглый Чернокрылый попытался парировать выпад. Глаза его удивленно расширились, когда меч из доброй андалийской стали со стеклянным звоном разломился. В следующее мгновение удивление сменилось болью, и воин упал, прижимая руки к ране в животе.

Рухнул второй с перерезанным горлом, третий с разрубленным черепом. Олен почувствовал, как силы грохочущим водопадом вливаются в тело, заставляя трепетать каждый мускул…

Сердце Пламени истощало своего хозяина, ледяной клинок – наоборот, делился с ним собственной мощью, но при этом принуждал убивать, получать удовольствие, лишая жизни других.

– О-хо-хо! – орал весь забрызганный кровью Гундихар. – Иди сюда, задастый! Где такую жопу наел?

Даже в горячке боя гном нашел время, чтобы позубоскалить. Странно, что он не начал рассказывать бородатые анекдоты. Услышав их, Чернокрылые бы разбежались, а Харугот покончил с собой.

Олен отмахнулся от двух бросившихся на него Чернокрылых, точно от мух. Те отскочили, один даже упал, и он воспользовался паузой, чтобы посмотреть, что делает консул.

Харугот оставался на том же месте, сидел в седле неподвижно, а на лице его застыло яростно-безумное выражение. А вот ученики, в бурых одеяниях похожие на громадных жуков, размахивали руками, ходили с места на место, точно во время танца, бормотали что-то.

Похоже было, что атака Чернокрылых – всего лишь отвлекающий маневр. Харугот жертвовал своими гвардейцами, пытаясь связать врагам руки, пока его последыши готовили смертоносное заклинание. Это значит – нужно пробиваться туда, где колдуют, попытаться вмешаться, пока не поздно.

– За мной! Туда! – закричал Олен, пытаясь привлечь внимание соратников. – Бенеш, ты видишь?

Ученик Лерака Гюнхенского, и в обычное время соображавший не особенно быстро, сейчас, похоже, растерялся. Он замер, приоткрыв рот и вытаращив полные недоумения глаза.

– За мной! – повторил Рендалл, бросаясь вперед, на стену из острой стали, на клинки и щиты.

Он даже сумел сделать несколько шагов, сразить двоих или троих Чернокрылых, но затем его остановили. Даже самое могучее оружие не поможет пробиться сквозь строй, составленный из опытных воинов. Да и сам Олен не стал рваться дальше, осознав, что соратники за ним не последовали, и что, продвинься он еще, останется с неприкрытой спиной.

Пришлось отступить, сдерживать натиск воодушевившихся Чернокрылых.

А ученики Харугота прекратили двигаться, вновь замерли, а затем донесся их слитный, протяжный крик.

– Это еще что? – поморщившись, пропыхтел Гундихар. – Эти раком трахнутые колдуны, что, двинулись совсем?

Над площадью стремительно потемнело, словно небо породило птицу размером с город. Послышался пронзительный писк, вроде того, что издают летучие мыши, но во много раз сильнее.

Подняв голову, Олен увидел, что на них опускается облако чего-то темного, колышущегося, бугристого, похожего на овсяную кашу, изобильно приправленную углем. Вид его породил ощущение дикого ужаса, желание рвануть прочь, оглашая окрестности неистовым воплем…

Нечто схожее ощутили все, Саттия всхлипнула, Гундихар зарычал, Чернокрылые отхлынули в стороны.

– Тьма пожрет души… воплотится в мире… – забормотал Бенеш, выпав наконец из оцепенения. – Растворит тела… нет мертвому дороги в мир, нет пути, пока не пустит безумец…

Он вскинул руки, из пальцев его ударили зеленоватые молнии. Оплели брюхо чудовищной тучи, опускавшейся в центр Белой площади, и застыли, постепенно и необратимо тускнея. Превратились в некое подобие ветвей исполинского куста, что держат невероятную тяжесть, гнутся, но не ломаются.

Бенеш задрожал, хриплый стон сорвался с его губ, он пошатнулся, но устоял.

– Держись… держись, корни и листья, – прошептала Саттия, единственная, кроме ученика Лерака Гюнхенского, понимавшая, что именно висит над ними подобно каменной глыбе во многие тысячи унций.

Облако Предвечной Тьмы, с помощью заклинаний вызванной из-за пределов Алиона. Клубок ненависти и безумия, яда, равного которому никогда не придумать алхимикам всех миров, отрава, способная обратить в безжизненную пустошь не только Безарион, но и земли до самого Ферлина.