Владимир Васильев - Идущие в ночь Страница 27

Когда вся смола оказалась на стенах, я вернулся и подбросил в очаг несколько веток, чтоб огонь, чего доброго, не погас. И вернулся к башне.

Сжав рукоятку меча в ладони, я решительно рванул на себя массивную дверь. Вверх уводила добротная широкая лестница. Ни одна ступенька не скрипнула под моими ногами, пока я поднимался.

На этаже малых колоколов не оказалось ни души. Хотя мне казалось, что приближается время ежечасных ударов. И ладно: нет, так нет.

Никого не нашлось и у средних колоколов. Я задумался. Пожар. Я ведь готовил пожар, а значит город должен услышать голос именно средних…

«Нет, – уверенно сказал кто-то внутри меня. – Средние – это недостаточно…»

И я, задыхаясь от внезапно пришедшей мысли, обратил взгляд вверх. Туда, где ждал – и всегда молчал – Большой колокол.

Кощунство, конечно. Но иначе одиночке не победить целый город.

Подавив холодок в груди, я взобрался на самый верх.

Так и есть – хранитель Большого свесился с той стороны, откуда виднелась арена, и ни на что не обращал внимания. Я бесшумно глянул у него из-за плеча.

Толпа кольцом окружила глубокую просторную яму. В яме металось несколько рыжих теней, а по ним, похоже, стреляли из луков. Три рыжих тела, утыканных стрелами, неподвижно лежали в разных местах, все – неподалеку от краев ямы. Барабаны бухали немного не в лад, возможно поэтому гул толпы казался слитным и бессмысленным.

Хранителя я просто взял за ноги и сбросил вниз. Полет его был недолог и закончился глухим ударом. Мне показалось, что до слуха донесся хруст ломаемых костей. Наверное, лишь показалось – Неспящая башня была ничуть не ниже, чем в Дренгерте. Теперь – колокол.

Я повернулся, и замер, чувствуя, как между лопаток скатилась липкая струйка.

У плетеного из цветных веревок шнура, что крепился к похожему на небольшую варварскую булаву пестику колокола, я увидел ножны меча, который «Приходит раньше, чем позовут». И тут же, рядом, оружейная сумка, куда я спрятал ножны вчера, и тот самый двумех, что дал Лю-чародей. Со всем содержимым, включая мою заплечную суму с книгами и прочими мелочами. Только плодов многодрева в двумехе не было – их, конечно, сожрали, не особо церемонясь и сразу же.

Небо! Тот, кто сидит внутри меня и дает советы, головастый малый!

Подчиняясь внезапному порыву, я вложил старинный меч, который держал в руке, в чудо-ножны. Стоит ли говорить, что они подошли друг другу, словно створки морской раковины? Почему-то я даже не удивился. Лю-чародей – слышишь? Я не удивился. Потому что ощутил внезапный порыв неощутимого ветра – магии.

Прикрепив ножны с мечом на пояс, а наручи с верными моими ножами на запястья, я заглянул в двумех. Вопреки ожиданиям, так поразивших меня вчера курткоштанов я внутри не нашел. Что ж… Хвала диннам, что я не наг! Продолжим в добытой одежде…

Голос Большого колокола был чист и прозрачен, как сок пестроцвета. Он вибрировал, заставляя замирать душу, а потом дрожать в такт этой дивной песне, отлитой в металле. Пестик-булава трижды встретился с боком Большого колокола, рождая звук на верхушке Неспящей башни и мертвую тишину внизу, у арены.

А потом я отпустил плетеный разноцветный шнур, подхватил двумех и сумку и кинулся вниз по лестнице. Мне не нужно было глядеть на арену, чтоб убедиться, что глаза всех без исключения горожан обращены сейчас к вершине Неспящей башни.

Ветер ждал меня у самой двери и тихо фыркнул, когда я ссыпался по лестнице. Как кстати, четвероногий друг! Двумех сразу же занял законное место; так же быстро я приторочил к седлу и сумку с оружием.

Оба факела в руки, костер. Факелы вспыхивают. Назад, к подножию башни, черному от смолы. Башня вспыхивает. Охотно, густым дымным пламенем, что начинает жадно лизать толстые бревна. Швыряю факелы в близлежащие дома, прячущиеся в сплошной завесе ветвей: авось, и там займется. Вскакиваю на Ветра.

Тьма-перетьма, я ли это? Словно со стороны за собой наблюдаю… С немалым изумлением, заметьте.

Конечно, толпа не усидела вокруг арены. Люди кинулись к башне даже раньше, чем пламя взобралось на приличную высоту. Барабаны смолкли, и голос толпы сразу стал понятен:

«Пожар! Пожар!»

Ветер уверенно скакал по широкой дуге, сам выбирая тропинки и проходы между домами диковинного древесного города. К арене. Так, чтобы не столкнуться с бегущими людьми. В гуще листвы и ветвей то и дело мелькали серые спины вулхов-спутников. И долетало иногда тихое рычание – они берегли меня, серые братья. Видно, не все горожане стеклись к арене. Ветер вулхов чувствовал, но подчинялся поводьям беспрекословно. Он верил мне.

Я стремительно огибал приближающуюся толпу, и к арене выскочил довольно скоро. Конические склоны, похожие на ловушку муравьиного льва, только не такие крутые, упирались в добротную густую решетку. За решеткой склоны отвесно обрывались в круглую яму с плотно утоптанным дном. С одной стороны к арене вела углубленная в почву дорожка, упирающаяся а крепкие деревянные ворота-решетку. Рядом на специальных бревенчатых катках виднелись просторные клетки, которые можно было при желании пристыковать друг к дружке и получить целый коридор, ведущий на арену. Эдакий невольничий тоннель за решетками…

У ворот бестолково топтались несколько стражников и четверо дюжих рабов-южан в грязных набедренных повязках. Один из стражников был до странности похож на покойного Унди Мышатника, я даже вздрогнул было, но особо удивляться и присматриваться не оставалось времени. Увидев меня, стражники схватились за оружие, но тут в дело вступили вулхи. Зубы против стали – и не всегда сталь оказывалась победительницей. А я обрушил старинный меч на запоры деревянных ворот. Запоры дрогнули, не в силах противостоять заточке давно ушедших мастеров…

Изнутри, с арены, в ворота толкнулось чье-то сильное тело. Справятся без меня! Я обернулся, и увидел, что сражаться не с кем: стражники уже бегут прочь, оставив двоих убитых, резво бегут, молча и не оборачиваясь. Вулхи, тяжело дыша, стояли полукругом, и не думая никого преследовать. Один был ранен, держал на весу рассеченную переднюю лапу. Рабы исчезли еще раньше.

В следующий миг ворота распахнулись от очередного удара изнутри, и на дорожку вырвались четыре взмыленные карсы. Их тела были исполосованы кровавыми царапинами, желтые глаза горели бешенством, а шерсть на загривках топорщилась. От них веяло смертью. Братья вулхи тотчас сбились в плотный ком и ощерили пасти.

Потому что нет в мире злее врагов, чем вулх и карса.

– Нет! – крикнул я не особо надеясь, что меня послушают. Вулхи продолжали ворчать, а вороной забеспокоился. Он и вулхов-то переносил с трудом, а тут еще и карсы…