Генри Каттнер - Ярость Страница 27

— Если мы будем ждать, когда начнут семьи, время действий не наступит никогда, — сказал вслух Сэм, удивляясь, что эта мысль не приходила ему в голову раньше.

— Конечно нет! — Хейл был спокоен. — Возможно, и сейчас уже слишком поздно.

Сэм едва слышал его.

— Они думают, что правы, — продолжал он развивать свою мысль. — Но они не хотят перемен. Они будут ждать до тех пор, пока не поймут, что ждали слишком долго, и тогда, может быть, они будут даже отчасти рады этому. Они консервативны. Люди у власти всегда консервативны. Они считают, что все изменится к худшему.

— Это относится ко всему населению башен, — сказал Хейл. — Что мы можем предложить ему такого, что сравнилось бы с тем, что оно имеет. Комфорт, безопасность, цивилизованная жизнь. А у нас опасности, тяжелая работа и надежда создать через столетия такие условия, в каких они живут уже сейчас. Никто из них не увидит плодов своего труда, даже если они поймут необходимость перемен.

— Однажды они отозвались, — задумчиво напомнил Сэм. — Когда мой отец предложил первый план колонии.

— О да, есть множество недовольных. Но одно дело говорить о романтике, о приключениях и совсем другое — испытывать опасности и тяжесть работы. Этим людям не хватает толчка.

Пионеры становятся пионерами тогда, когда условия дома невыносимы или когда условия в другом месте выглядят более обещающими или… если появляется Грааль, Святая Земля или что-нибудь в этом роде. Здесь дело идет о спасении человеческой расы, а не о ясной и видимой цели. Сэм поднял красные брови.

— Спасение человеческой расы? — переспросил он.

— Если колонизация не начнется теперь или в ближайшие годы, она никогда не начнется. Наши запасы кориума станут слишком незначительными, чтобы поддерживать ее. Я говорил это снова и снова, пока эти слова автоматически не стали вылетать, как только я открываю рот. Через несколько столетий человеческая раса придет к своему концу в своих безопасных матках-башнях. Истощатся ресурсы, истощится воля к жизни. Но семьи сопротивляются каждому моему ходу и будут сопротивляться, пока не станет поздно. — Хейл пожал плечами. — Старая история. Мне говорят, что в башнях даже и думать не хотят об этом.

Сэм искоса посмотрел на него. В голосе бессмертного звучала уверенность. Он верил Хейлу. И хотя судьба человеческой расы не слишком беспокоила Сэма, увеличение продолжительности жизни сделало для него жизненно важным следующие несколько столетий. К тому же у него были свои счеты с Харкерами. А в проекте колонизации поверхности таились неисчислимые возможности, если им будет руководить такой человек, как Сэм Рид. У него начали формироваться блестящие идеи.

— Патент ваш, — отрывисто сказал он. — Теперь слушайте…

Робин Хейл закрыл за собой обшарпанную дверь административного здания и медленно пошел по пластиковой тропе. Лучезарность венерианского дня на короткое мгновение освещалась вспышками синего неба и солнца, проходившими сквозь прозрачный империумный купол. Хейл поднял голову и слегка сморщил лицо от яркого света. Он вспоминал старые дни.

Впереди него человек в коричневом комбинезоне неторопливо орудовал мотыгой на грядке из сверхплодородной почвы Венеры. Он двигался спокойно, даже, пожалуй, степенно, но было видно, что работа ему нравится. Он поднял худое длинное лицо, когда Хейл задержался у плоского бассейна.

— Есть у вас для меня минута? — спросил Хейл. Человек улыбнулся.

— Сколько угодно, — сказал он. — Что вас беспокоит? Хейл поставил ногу на край бассейна и скрестил руки на колене. Старик удобно облокотился на мотыгу. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и слабая улыбка на их лицах говорила о чем-то общем. Только они одни из всех живущих помнили жизнь под открытым небом, смену дня и ночи, солнца и луны, естественный ритм мира, не руководимого человеком.

Только Логист помнил дни, когда почва под открытым небом не была смертельным врагом человека. Только он мог спокойно ковырять почву мотыгой, зная, что она не враг ему. Для всех остальных самый вид почвы представлял опасность, видимую и невидимую, известную и неизвестную, — ядовитые грибы, бактерии с неизвестными свойствами, удивительные насекомые и крошечные зверьки, которые могут появиться со следующим ударом мотыги. Конечно, эта почва была обеззаражена, но стереотипы умирают с трудом. Никто, кроме Логиста, не любил эти грядки с открытой почвой.

Хейл не очень удивился, когда узнал эту тощую фигуру с мотыгой. Было это несколько недель назад. Он остановился у грядки, отослав своих подчиненных, а старик выпрямился и бросил на Хейла острый иронический взгляд.

— Вы не… — неуверенно начал Хейл.

— Конечно, — Логист улыбнулся. — Мне давно хотелось подняться на поверхность, но нужно было закончить работу. Здравствуйте, Хейл. Как поживаете?

Хейл сказал крепкое словцо. Логист засмеялся.

— Я привык к фермерской работе на Земле, — объяснил он. — Все время хотелось поработать. Сейчас я доброволец, под собственным именем. Вы не заметили.

Хейл не заметил. Многое произошло с тех пор, как он побывал в Храме Истины и слушал голос, доносившийся из шара-оракула. Глаз его не остановился на имени Бена Кроувелла, хотя списки добровольцев настолько поредели в последние дни, что он мог процитировать их по памяти.

— Почему-то я не очень удивлен, — сказал он.

— И не должны. Мы с вами, Хейл, единственные, оставшиеся в живых, кто еще помнит открытый воздух. — Он принюхался и неодобрительно взглянул на империумный купол. — Мы единственные, кто знает, что это такое. Вам встречались другие Вольные товарищи?

Хейл покачал головой.

— Я последний.

Кроувелл ударил мотыгой по случайному ростку.

— Я в любом случае должен был оказаться здесь. Но неофициально. На вопросы не отвечаю.

— Вы не отвечали и в замке, — с обидой напомнил Хейл. — За последние сорок лет я был у вас не менее десятка раз. Вы не дали мне ни одной аудиенции. — Он посмотрел на Логиста, и внезапная надежда зазвучала в его голосе. — Что заставило вас явиться сюда сейчас? Что-то должно случиться?

— Может быть. Может быть… — Кроувелл вернулся к мотыге. — Всегда что-нибудь случается — раньше или позже. Если ждать достаточно долго.

Это было все, что Хейл смог от него добиться. Сейчас, рассказывая Логисту о случившемся, Хейл вспомнил этот разговор.

— Поэтому вы явились сюда? — спросил он, закончив рассказ. — Вы знали?

— Я не могу ответить на ваш вопрос.

— Вы знали?

— Ничего не выйдет. Вы забываете: каждое достоинство имеет свои отрицательные стороны. Я обладаю не непогрешимостью, а предвидением — но и оно подвержено ошибкам, — Кроувелл казался слегка раздраженным. — Я не бог. Перестаньте думать, как жители башен. Они готовы снять с себя всякую ответственность. Это самое неприятное в сегодняшней жизни Венеры. Предоставьте это Дрорджу. А Дрордж не бог. Да и сам бог не может менять будущее и знать, что из этого выйдет. В то мгновение, как он вмешивается, он вводит в уравнение новый фактор, а фактор этот случайный.