Екатерина Казакова - Пленники Раздора (СИ) Страница 27

Пока парень сыпал словами, Лашта повернулся к своим ребятам и прикрикнул:

— Ну, чего встали, как стадо? Продолжаем, продолжаем… — он кивнул на синюшного покойника.

Выуч, который до появления встревоженного вестника безуспешно пытался поднять мертвеца, снова начал бубнить заклинание. Только теперь запинался и потел ещё сильнее, да к тому же то и дело обеспокоенно косился на перегороженный столами вход.

Зоран сидел на низкой скамеечке и жадно пил воду прямо из кувшина. Уф. Успел…

В этот самый миг, в подпертую столами створку загрохотали отчаянно и громко. Послушники подпрыгнули, а читавший наговор испуганно смолк. И в этой тишине из-за двери раздался звонкий и просительный голос Руськи:

— Дядька, дя-а-адька, ты там? Я что-то дверь открыть не могу… Дядька, невеста твоя совсем расхворалась.

Колдун выругался, в несколько стремительных шагов достиг двери, сдвинул в сторону стол и за шиворот выдернул Руську из коридора.

Зоран тут же захлопнул тяжелую створку, а Лашта перекрыл вход и подновил черту.

— Какая невеста? Я тебе сейчас весь зад синим сделаю! — тряс крефф за ухо пищащего паренька. — Коли взрослый такой по казематам шляться, так и у столба под кнутом выстоишь. Ум на всю жизнь вложу!

Мальчонок скулил, привставал на цыпочки, выворачивал шею и лопотал:

— Эта, лохматая. В жару мечется, всё тебя зовет, я и прибёг. Дя-а-адька, больно ж!

Донатос отпустил красное оттопыренное Русаево ухо и встряхнул мальца, как пыльное одеяло.

— Нечего ночами шастать!

Он бы добавил что-нибудь ещё, да покрепче, но в этот миг в дверь снова загрохотали и на сей раз густым голосом Дарена возвестили:

— Отворяйтесь, поймали!

Снова отодвинули столы, открыли.

— Чего там стряслось? — спросил Лашта. — Как он вызверился-то? Я ж ему сам науз плёл…

— Да, будто спятил, — сказал ратоборец. — Хорошо ещё парень Ольстов не растерялся. Но досталось ему — бок подран, голова разбита.

— Ихтор с Рустой где? — спросил Донатос, направляясь к выходу.

— Там, — махнул рукой вой: — В башне. Храбреца нашего припарками пользуют.

Наузник обернулся к всклокоченному Зорану и приказал:

— К целителям, бегом! — и после этого перевел глаза на Руську, распухшее ухо которого заметно оттопыривалось в сторону и горело, словно головня. — А ты идём. Невесту глядеть.

…Светла и впрямь металась в жару — губы пересохли, вокруг глаз залегли тёмные круги, горячие пальцы лихорадочно дергали ворот рубахи, будто собственная одёжа давила девушке горло, заставляла задыхаться.

— Грехи мои тяжкие… — Донатос взял дуру на руки и кивнул Руське: — Сапожки её возьми, полушубок и за мной ступай.

Мальчонок сгреб всё, что велели, в охапку и побежал впереди, отворять колдуну двери. По счастью, пройти в Башню целителей можно было, не выходя во двор, но в каменных переходах стоял такой холод, что пришлось остановиться и закутать Светлу.

Когда колдун со своей ношей и Русаем в сопутчиках пришёл в лекарскую, Ихтор и Руста уже заканчивали перевязывать Ильгара. Тот был ещё заметно бледен, но не испуган, скорее, раздосадован.

— А с этой-то чего опять? — не скрывая недовольства, спросил Руста. — Без неё будто дел нынче мало. Зачем приволок?

— Да уж не тебе похвастаться, — огрызнулся колдун. — Горит, вон, вся, задыхается. Или, может, ты сам к ней хотел прибежать?

Руста дернул плечом, всем видом показывая, что бегать к дуре ему уже порядком надоело.

— На лавку положи, — спокойно сказал тем временем Ихтор, щупавший багровый от кровоподтека бок Ильгара. — Туда, к окну. Я посмотрю её. Руста, Зораном займись.

Донатосов выуч сидел на лавке и смирно ждал своей очереди. Потрепан он был не сильно, но лекарь все одно общупал сверху до низу, напоил какой-то гадостью, а щеку намазал жирной вонючей мазью.

Колдун тем временем устроил свою ношу на лавке, выпростал из полушубка и потрогал лоб. Горит. Горит, клятая. Как печь пышет. И воздух губами ловит, будто мало ей его.

С подоконника спрыгнула рыжая кошка, прошла по краю скамьи. Донатос хотел её согнать, но она зашипела и, вместо того, чтобы уйти, легла на грудь и без того задыхающейся Светле. Легла, замурчала…

Крефф уже протянул руку, сбросить блохастую, но Светла вдруг рвано вздохнула и открыла глаза. Взгляд у неё был отрешённый, обращённый в никуда, но горячая рука нашарила ладонь колдуна и стиснула:

— Родненький, — прошептала скаженная. — Замаяла я тебя… ты уж прости… хоть ел… нынче? Или опять… позабыл?

Она слепо смотрела мимо него.

— Ел, — глухо ответил он, чтобы прекратить жалобное лепетание. — Если узнаю, что опять без полушубка на двор…

Дурочка слабо улыбнулась и еле слышно проговорила:

— Нет, свет мой… какой уж теперь двор?

Горячие пальцы погладили его запястье:

— Устал… тебе бы поспать… ты иди, иди… отдохни… я утром приду… кашки принесу…

Ее голос угасал, веки отяжелели и медленно опустились.

Подошел Ихтор, согнал блаженствующую кошку, ощупал занемогшую, оттянул веко, потрогал за ушами, под подбородком…

— Не пойму, что с ней… — растерянно сказал целитель. — Не настыла — уж точно. Надо лучше глядеть. Раздевай.

Наузник поймал себя на том, что едва не начал пятиться обратно к двери. Хранители, за что наказание такое?! Может, ему ещё и припарками её обкладывать?

— Ну? — Ихтор повернулся от стола, на котором смешивал какое-то питье. — Служки спят все. Раздевай.

— Иди, за дверью постой, — приказал Донатос Руське, который уже присел на низенькую скамеечку и развесил уши по плечам. — А ты отвернись, — сказал колдун Зорану.

Парень покраснел и отвел глаза. Он и не думал глядеть, но наставник, видать, решил иначе.

Колдун приподнял бесчувственное тело и неловко взялся стаскивать с девки исподнюю рубаху. Отчего-то ему сделалось неприятно от мысли, что нагую дурочку сейчас будет смотреть сторонний мужик, трогать, крутить то так, то эдак.

Рыжая кошка снова устроилась на подоконнике, откуда внимательно наблюдала за мужчинами.

Ихтор подсел к блаженной, на которой из всей одежи остались только шерстяные носки, и взялся водить руками вдоль тела, то где-то мягко нажимая, то осторожно щупая. Искорки Дара сыпались с пальцев, таяли, уходя под кожу. В движениях целителя не было сластолюбия, не было глумления, лишь заученная отточенность. Он просто делал то, что следовало, не обращая внимания, кто перед ним.

Донатос скрипнул зубами и уставился в окно. Прибывающая луна торжественно сияла и будто ухмылялась со своей высоты.