Юлия Латынина - Во имя государства (сборник) Страница 27

Господин Нарай полуприкрыл глаза.

– Что вы об этом думаете, господин Нан?

Молодой чиновник почтительно поклонился:

– Господин Андарз – мечтатель и глупец! Разве может действие, предпринятое для блага империи, уничтожить вас в глазах государя? Разве можно было допускать Осую в империю? Что такое эти горожане? Ничего не производят, все продают! Разве неясно, что они просились в империю только затем, чтобы опустошить казну и расстроить финансы? Восстание глупого осуйского народа спасло империю. Если на восстание потребовались деньги, то можно ли было придумать что-нибудь мудрее: получить деньги, нужные для возмущения народа и спасения империи, от тех, кто империю ненавидел?

Господин Нарай слегка улыбнулся горячности молодого человека. О, как он привык в последнее время к этим горящим глазам, к этим восторженным улыбкам! Были, оказывается, еще были среди молодого поколения люди, преданные благу родины, готовые во всем оправдывать своего кумира: не чистоплюи, однако; понимающие, сколь часто благо государства велит совершать мелкие несправедливости для предотвращения великих бед!

А господин Нан развел руками и закончил:

– Секретарь Иммани вез это письмо шесть месяцев назад и был ограблен в Козьем Лесу, близ столицы. Господин Андарз просил меня понаблюдать вокруг покойника и поймать того разбойника, который хотел продать письмо.

– Что же вы ответили ему?

– Я ответил ему, что письмо не может быть в руках разбойника, так как тот не стал бы делиться с посредником, а потребовал бы денег у самого Андарза. Из чего следует, что письмо – в руках одного из членов дома Андарза.

– Почему вы это сказали?

– Я сказал это по двум причинам, – поклонился Нан, – во-первых, господин Андарз теперь будет подозревать всех ближайших к нему: от этого можно сойти с ума! Во-вторых, я надеялся, что господин Андарз позволит мне бывать в его доме, и едва его подозрения смутят домашних, они расскажут, чтобы спасти свою шкуру, о мерзких проделках их хозяина.

Господин Нарай помолчал и промолвил:

– Господин Андарз – человек с хромой душой, сердцем привязан к греху, как дверной молоток к ручке двери. Внутри дворца этот человек обманывает государя, вне дворца – обирает народ.

Покачал головой и добавил:

– Полагаю, что нет надобности посылать вас инспектором в Хабарту. Здесь, в столице, вы принесете больше пользы. Идите же, господин Нан.

Отчет, написанный Наном, однако, оставил у себя.

Молодой чиновник раскланялся и ушел. Советник Нарай долго сидел неподвижно. Потом он встал и прошел во внутренние покои. Нашарил потайную дощечку в алтаре: дощечка отскочила – за ней, перевязанный золотой ленточкой, лежал сандаловый валик. На валик были навиты письма на необычайно плотной, лазоревого цвета бумаге. Каждое письмо старик аккуратно пометил номером: семнадцатого письма не хватало. Нарай опустился перед алтарем на колени и заплакал.

Так он плакал довольно долго, а потом запер потайную дощечку и отправился к государю.

Вот так кухня была в доме господина Андарза! Кухня, где встречались продукты со всех пяти сторон света! Были там и козы, висевшие рядком на закопченных балках, и копченые индейки с нежным мясом цвета хурмы, и утки с янтарной корочкой; были финики из Иниссы и орехи из Чахара, павлины из Хабарты и рябчики из Верхнего Варнарайна; были бочки с морскими желудями и пурпурными улитками и, конечно, были мешки с рисом и просом, круглые кадушки с вином и квадратные – с маслом, длинной чередой тянулись к кухне подводы с капустой и рисом, бежали посыльные с подарками, и дышали жаром устья печей с налепленными внутри лепешками. Так много было всего этого добра, что после того, как треть разворовывали, а треть раздавали бедным, оставалась целая прорва на трапезы и подарки: этим подаркам домоправитель Амадия вел строгий учет и записывал в особую книгу.

Когда утром Шаваш явился в кухню, домоправитель Амадия дал Шавашу корзинку и подзатыльник и велел отнести корзинку в осуйский квартал господину Айр-Незиму.

Шаваш отправился в путь. У белых ворот, через которые ходили слуги, была будка, а в будке сидели два охранника. Оба они были раньше солдатами Андарза, и один из них был высокий и белокурый, из народа ласов, а другой маленький и смуглый, из племени аколь. Оба они были вооружены арбалетами и мечами. У ног ласа сидел привратник без оружия и вырезал на головках сыра изображения Исииратуфы. Такой сыр охотно покупали перед праздниками, и стоил он немного дороже.

Привратник был тоже старый солдат, с лицом, сморщенным, как скорлупа грецкого ореха, и в глазах его было много черных воспоминаний и мало светлых.

Шаваш поставил корзинку на землю, вытащил из-за пазухи недоеденную лепешку и угостил старика. Скоро к воротам подошло еще несколько человек, чтобы почесать языками. Один из стражников стал выделывать штуки с мечом, а Шаваш показал всем фокусы с хомячком, и ему громко хлопали.

– А что, – спросил Шаваш, когда немного погодя все сели в кружок, – разве господин Иммани тоже раб?

– Господин Иммани не любит, когда об этом говорят, – сказал белокурый лас, – а только лет десять назад он сделал покражу в казне, и когда все дело открылось, ему угрожала веревка и топор. Но он отдался под покровительство брата Андарза, Савара, и государыня Касия махнула рукой и сказала: «Пусть Савар его берет и делает с ним что хочет. Для такого человека рабство будет хуже смерти». А после смерти Савара Андарз его унаследовал.

– То-то он такой злой, – сказал Шаваш.

– Да, – вздохнул привратник, – злой – это правда. Все-таки у чиновников, говорят, пять душ, а у простолюдинов – только три. Легко ли человеку с пятью душами стать рабом?

– Не знаю, как насчет пяти душ, – горячо возразил белокурый лас, – а у Иммани, я думаю, нет ни одной. Когда мы еще воевали против империи, Иммани однажды пришел к нам на переговоры о выкупе пленных; мы попросили по сотне «рогачей» за каждого пленного. И что ты думаешь? Он предложил заплатить нам по двести, с тем, чтобы пятьдесят с каждой суммы пошло ему!

– А господин Шан’гар – тот добрый, – сказал Шаваш. Отчего это у него пальцы порезаны?

– Неужели ты не видел представления «Андарз и пятеро князей?» – изумился смуглый стражник из народа аколь.

– Видел, – сказал Шаваш, – только я не помню там ничего об искалеченных пальцах.

Все в кружке зашумели, изумляясь невежеству молодежи, а привратник, как самый старший, сказал:

– Когда Шан’гару было тринадцать лет, его родичи отослали его господину для казни, а господин не стал его казнить. Через два месяца господин сидел в палатке наедине с Шан’гаром, и вдруг в палатку ворвался убийца и ударил господина ножом в грудь: на господине был кафтан, распахнутый у ворота, и ворот был обшит золотой нитью так плотно, что кинжал скользнул по золоту вниз. Господин было перехватил убийцу за руку, а убийца еще раз ударил господина, на этот раз в горло. Но, так как господин держал убийцу за руку, удар пришелся немного мимо, кинжал вошел под ворот и разорвал нашему господину плечо. Господин выпустил убийцу и стал терять сознание: убийца хотел было ударить в третий раз, но тут сзади подскочил маленький Шан’гар, вцепился в кинжал и не отпускал, хотя ему отрезало два пальца. Тут подоспела стража и запинала убийцу.