Гай Кей - Повелитель императоров Страница 27

— Проклятье святого Джада! — произнес он, ринулся мимо Рустема, завернул за угол и исчез.

— Советую сделать то же самое, — сказал Рустем тем двум, которых поверг наземь вмешавшийся в драку человек. — А ты останься! — Он ткнул дрожащим пальцем в того, кто заколол Нишика. — Стой на месте. Если мой человек умер, я заставлю тебя ответить перед законом за убийство.

— Как бы не так, свинья, — ответил юноша, все еще сжимая свой локоть. — Подними мой меч, Тикос. Пойдем.

Тот, кого назвали Тикосом, сделал движение к мечу, но человек, спасший Рустема, быстро шагнул вперед и наступил на него обутой в сапог ногой. Вожак еще раз грязно выругался, и трое молодых людей быстро последовали за своим убежавшим другом по переулку.

Рустем позволил им уйти. Он был слишком ошеломлен. Он чувствовал, как громко стучит его сердце, и старался взять себя в руки, делая глубокие вдохи. Но, прежде чем завернуть за угол, их противник остановился и посмотрел назад, отбрасывая с лица длинные волосы, потом сделал непристойный жест здоровой рукой.

— Не думай, что все кончено, бассанид. Я тебя еще достану!

Рустем заморгал, потом рявкнул в ответ, что было ему совсем не свойственно:

— Иди в задницу! Молодой человек исчез.

Рустем еще секунду смотрел ему вслед, потом быстро опустился на колени, положил посох и приложил два пальца к шее Нишика. Через мгновение он закрыл глаза и отнял руку.

— Да хранит его Анаита, да хранит его Перун, да не узнает никогда Азал его имени, — тихо произнес он на родном языке. Он так часто произносил эти слова. Он был на войне, видел смерть стольких людей. Здесь все иначе. Это городская улица, залитая утренним светом. Они просто шли по ней. И жизнь закончилась.

Он поднял глаза, огляделся и понял, что за ними все же наблюдали из глубоких дверных проемов и маленьких окошек лавок и таверн, из жилых помещений на верхних этажах домов вдоль улицы.

«Развлечение, — с горечью подумал он. — Им будет о чем поговорить».

Он услышал какой-то звук. Коренастый молодой человек, который вмешался в драку, уже поднял дорожный мешок, который, наверное, уронил. Теперь он пристраивал меч первого нападавшего в веревочные петли на спину мула, стоящего рядом с Нишиком.

— Приметный меч, — коротко заметил он. — Посмотри на рукоять. Его можно опознать по этому мечу. — Он говорил по-сарантийски с сильным акцентом. На нем была дорожная одежда, поношенная — коричневая туника, плащ, высоко стянутый поясом, и грязные сапоги. Свой мешок он закинул себе за спину.

— Он мертв, — без необходимости сказал Рустем. — Они его убили.

— Я вижу, — ответил незнакомец. — Пойдем. Они могут вернуться. Они пьяны и не владеют собой.

— Я не могу бросить его на улице, — возразил Рустем. Молодой человек оглянулся через плечо.

— Сюда, — сказал он, опустился на колени и подсунул ладони под плечи Нишика. Его туника испачкалась кровью, но он, кажется, этого не заметил. Рустем наклонился и взял Нишика за ноги. Вместе они донесли его до маленькой церкви. Никто им не помог, никто даже не вышел на улицу.

Когда они подошли к входу, священник в желтой одежде, покрытой пятнами, поспешно вышел им навстречу и вытянул вперед руки.

— Нам он не нужен! — воскликнул он.

Молодой человек просто не обратил на него внимания и прошел мимо клирика, который поспешил за ними, продолжая протестовать. Они внесли Нишика в холодное сумрачное помещение и положили возле двери. Рустем увидел в полумраке маленький солнечный диск и алтарь. Припортовая церковь. Проститутки и моряки встречаются здесь, подумал он. Весьма вероятно, что это скорее место, где совершаются сделки и передают друг другу болезни, чем дом для молитв.

— И что нам с этим делать? — раздраженным шепотом протестовал священник, входя следом за ними. Внутри находилось несколько человек.

— Помолитесь за его душу, — ответил молодой человек, — зажгите свечи. Кто-нибудь придет за ним. — Он многозначительно взглянул на Рустема, который полез за кошельком и вынул несколько медных фолов.

— На свечи, — сказал Рустем, протягивая их священнику. — Я пришлю за ним кого-нибудь.

«Монеты исчезли в руке священника с такой легкостью, которая не должна быть свойственна святому человеку», — кисло подумал Рустем, коротко кивнув.

— Этим же утром, — сказал священник. — К полудню его вышвырнут на улицу. В конце концов, это бассанид.

Значит, он все слышал. И ничего не сделал. Рустем бросил на него холодный взгляд.

— Он был живой душой. А теперь мертв. Прояви уважение хотя бы к своему собственному сану и к своему богу.

Священник разинул рот. Молодой человек положил ладонь на плечо Рустема и вывел его на улицу.

Они вернулись обратно, и Рустем взялся за повод мула. Он увидел кровь на камнях, там, где лежал Нишик, и прочистил горло.

— Я перед тобой в большом долгу, — сказал он.

Не успел его новый знакомый ответить, как раздался звон железа. Они резко обернулись.

Целая дюжина длинноволосых юнцов выбежала из-за угла и остановилась, затормозив на камнях.

— Вот они! — кровожадно воскликнул тот, кто напал первым, и торжествующе показал на них пальцем.

— Бежим! — рявкнул молодой человек рядом с Рустемом.

Рустем схватил свой дорожный мешок со спины мула, тот, в котором лежали его бумаги из дома и манускрипты, купленные им в Сарнике, и пустился бежать вверх по холму, бросив мула, одежду, посох, оба меча и все остатки собственного достоинства, которое, по его мнению, у него было, когда он вошел в Сарантий.

В тот же час в Траверситовом дворце Императорского квартала императрица Сарантия лежит в ароматной ванне, в теплой, выложенной плитками комнате, в которой медленно кружатся струйки пара. Ее секретарь сидит на скамье, старательно повернувшись спиной к лежащей в ванне обнаженной императрице, и читает ей вслух письмо, в котором предводитель самого крупного из мятежных племен в Москаве просит ее уговорить императора финансировать его давно задуманное восстание.

В этом письме также автор весьма откровенно обещает лично заняться удовлетворением физических потребностей императрицы и доставить ей несказанное наслаждение в будущем, если ей удастся уговорить Валерия. Этот документ заканчивается выражением сочувствия по поводу того, что столь прекрасная женщина, как императрица, вынуждена терпеть ухаживания такого беспомощного императора, не способного справиться с делами собственного государства.

Аликсана вытягивает над головой руки, вынув их из воды, и позволяет себе улыбнуться. Смотрит вниз, на выпуклость своей груди. В ее время была другая мода на танцовщиц. Многие из девушек теперь очень похожи на мужчин-танцоров: маленькие груди, узкие бедра, мальчишеская внешность. Это описание не подходит женщине в ванне. Она уже прожила больше тридцати весьма разнообразных лет, но, когда она входит в комнату, все разговоры по-прежнему прекращаются, а сердца начинают биться вдвое чаще.