Джон Толкиен - Две твердыни Страница 27

— На Изенгард! — подхватила дружина, и грянуло в один голос: — На Изенгард!

На Изенгард! Пусть грозен он,                    стеной гранитной огражден,Пусть щерит черепной оскал                    за неприступной крепью скал, —Но мы идем крушить гранит,                    и Изенгард не устоит!Горит кора, обуглен ствол,                    бушует лес и мрачен дол —Обрушим своды и столбы                    стопой разгневанной судьбы!       Идем под барабанный гром,       Идем-грядем, судьбу несем!

Так пели онты, шагая на юг.

Брегалад с сияющими глазами пристроился к колонне возле Древня. Тот пересадил хоббитов к себе на плечи, они торжествующе оглядывали шагавшую вслед за ними онтскую дружину и прислушивались к суровому, монотонному напеву. Они хоть и надеялись, что в конце концов что-нибудь да случится, но такой разительной перемены вовсе не ожидали — точно потоком прорвало плотину.

— А ведь быстро рассудили онты, правда же? — радостно задыхаясь от собственной смелости, спросил Пин, когда онты перестали петь и слышалась лишь тяжкая поступь да гулкое прихлопывание.

— Быстро, говоришь? — отозвался Древень. — Хм! Да, пожалуй что, и быстро. Быстрее, чем я думал. Уж и не припомню, когда мы в последний раз так сердились: много-много веков назад. Мы, онты, сердиться-то не любим и очень редко сердимся, только если почуем, что нашим деревьям и нам самим чуть ли не гибель грозит. Такого в нашем краю не бывало со времен войны Саурона и Заморских Витязей. А всё эти орки, древорубы треклятые — рарум! — ишь, размахались топорами, ладно бы уж на дрова рубили, мерзавцы, еще куда бы ни шло, на дрова много не надо, — так ведь нет, для одного изуверства. Тут от соседа впору помощи ждать, а он, смотрите пожалуйста, заодно с ними. Нет, уж коли ты маг, с тебя и спрос особый; и то сказать, другие маги все ж таки не ему чета. Ни на эльфийском, ни на онтском, ни на людских языках и проклятья-то ему подходящего никак не сыщу. Долой Сарумана, да и только!

— А вы что, взаправду собрались сокрушить изенгардские стены? — осторожно поинтересовался Мерри.

— Ха, хм-м, да как тебе сказать, а почему бы и нет! Вам ведь небось и невдомек, какие мы сильные? Про троллей когда-нибудь слышали? Они очень сильные, тролли. Но они, тролли, не сами собой на свет появились, их вывел Предвечный Враг под покровом Великой Тьмы: вывел в насмешку над онтами, вроде как орков — над эльфами. Так вот мы гораздо сильнее троллей. Мы — кость от кости самой земли. Как древесные корни впиваются в камень, знаете? Только они впиваются веками, а мы — сразу, ну если, конечно, рассердимся. Изрубить-то нас, сильно постаравшись, можно, сжечь или чародейством каким одолеть — тоже не очень, но все-таки можно, а мы зато, коли захотим, и Изенгард вдребезги разнесем, и от стен его одно крошево оставим, понятно?

— Но Саруман-то не будет смотреть на вас, сложа руки?

— Кгм, да, нет, он не будет, это верно, и я об этом не забыл. По правде сказать, я как раз об этом все время и думаю. Но я из нас самый старый, многие онты куда помоложе, на сотни древесных веков. Сейчас они осерчали и у них одно на уме — сокрушить Изенгард. А потом немного поодумаются, поостынут, выпьют водички на ночь — и начнут успокаиваться. Ох, изрядно водички мы выпьем на ужин! Ну а пока пусть их топают и поют! Идти нам еще далеко, поразмыслить времени хватит. Лиха беда начало.

И Древень подхватил общий напев, раздававшийся с прежней силой. Однако мало-помалу голос его притих и смолк, а нахмуренный лоб глубоко взбороздили морщины. Потом он поднял глаза, и Пин заметил в них скорбь — но не уныние. Казалось, зеленый огонь разгорелся еще сильнее, но светил он как бы издали, из темной глубины его мыслей.

— Оно конечно, друзья мои, может статься иначе, — медленно промолвил он. — Может статься и так, что судьба против нас, что нас постигнет рок, что это — последний поход онтов. Но если бы мы остались дома в блаженном бездействии, мы бы своей судьбы не миновали, раньше ли, позже ли, не все ли равно? Мы об этом давно размышляем — потому и в поход двинулись. Нет, спешки тут не было: просто решенье созрело. Зато, глядишь, и песни сложат когда-нибудь о нашем последнем походе. Да, — вздохнул он, — сами, может, и сгинем, но хоть другим поможем. Жаль только, если вопреки старым песням мы никогда больше не встретимся с онтицами. Очень бы мне хотелось еще разок повидать Фимбретиль. Однако ж, друзья мои, песни — они ведь как деревья: плодоносят по-своему и в свою пору, а случается, что и безвременно засыхают.

Онты шагали ровно и размашисто. Вначале путь их лежал на юг длинною логовиной; потом приняли вправо и двинулись наискосок, все выше и выше, к вздымавшимся за верхушками деревьев западным кряжам Метхедраса. Лес отступал; рассыпался купами окраинный березняк, а там лишь кое-где на голом склоне торчали одинокие сосны. Солнце кануло за темный гребень. Стелились сумерки.

Пин оглянулся. То ли онтов прибавилось, то ли — что за наваждение? За ними оставался пустой и тусклый откос, а теперь он был покрыт деревьями. И деревья не росли, не стояли — они двигались! Неужели Фангорн очнулся от вековечной дремы и выслал на горный хребет древесное воинство? Он протер глаза: может, он сам задремал или ему померещилось в сумерках — но нет, серые громады шествовали вверх по склону, разнося глухой шум, гудение ветра в бесчисленных ветвях. Онты всходили на гребень и давно уже не пели. Воцарились темень и тишь: только земля трепетала от поступи древопасов и пробегал шелест, зловещий многотысячелиственный шепот. С вершины стала видна далеко внизу черная пропасть, огромное ущелье между последними отрогами Мглистых гор — Нан-Курунир, Долина Сарумана.

— Изенгард окутала ночь, — вымолвил Древень.

Глава V

Белый всадник

— Ну и ну, до костей пробирает, — выговорил Гимли, стуча зубами, хлопая в ладоши и приплясывая. На ранней зорьке они всухомятку перекусили и теперь дожидались, пока рассветет: вдруг да сыщутся все-таки хоббитские следы. — Да, а старик-то! — вспомнил он. — Вот чей след мне бы ох как хотелось увидеть!

— Зачем бы это? — удивился Леголас.

— Если по земле ходит, значит, он старик и старик, не более того, — пояснил гном.

— Откуда тебе следы возьмутся, трава-то жесткая и высокая.

— Это Следопыту не помеха, — возразил Гимли, — Арагорн и примятую былинку мигом заметит. Другое дело, что нечего ему замечать: при зраки следов не оставляют, а являлся нам Саруманов призрак. Что ночью, что поутру я то же самое скажу. Да он и сейчас небось исподтишка следит за нами с той вон лесной кручи.