Елизавета Абаринова-Кожухова - Дверь в преисподнюю Страница 27

— A не значит ли это, что и другие поэты… — начала было Надя, но Александр быстро приложил к устам палец с перстнем — и Чаликова поняла, что дальнейшие разговоры на данную тему совершенно излишни. По крайней мере, до следующего несчастного случая.

Выйдя из королевских покоев, Надя услышала какой-то шум, доносящийся с улицы через неплотно закрытое окно. Со свойственным ее профессии любопытством она немедленно ринулась к окну, выходящему во двор замка и, распахнув его, распласталась на широком подоконнике, рискуя вывалиться наружу. И пожалела, что при ней нет фотоаппарата. А зрелище того стоило: в ворота замка строем входил отряд королевской гвардии в полном составе — то есть все четыре солдата и их командир с лихо закрученными усами. Последний торжественно нес на бархатной подушке кота Уильяма. Вид у Уильяма был весьма потрепанный, но довольный — видимо, его похождения увенчались успехом: сердца сельских кошек были покорены, а местные коты посрамлены.

Петрович шел по полевой дороге, радостно вжикая один о другой двумя кухонными ножами — всем, что у него осталось с тех времен, когда он был Соловьем-разбойником, Атаманом отчаянных головорезов и грозой царь-городских лесов.

Это был первый раз, когда Петровича освободили от работ на княжеской конюшне и выпустили за пределы кремля. Конечно, не просто так прогуляться, а раздобыть с десяток девок помоложе да покрасивше для отсылки Багдадскому султану Аль-Гуссейну.

Несколько позади плелись Глухарева с Каширским. Они совершенно не разделяли восторга Атамана и даже более того, видели в этом явную немилость князя.

— Эх, сейчас будем грабить и убивать! — мечтательно вздохнул Петрович, завидев идущих ему навстречу двух молодых женщин. Одна, довольно полная, в цветастом сарафане, тащила коромысло с двумя ведрами, а вторая, высокая и тощая, несла в одной руке корзину, а другой придерживала острую косу, лежащую на плече.

— Сейчас, сейчас, — сладострастно повторил Петрович и ускорил шаг навстречу своим жертвам. Анна Сергеевна лишь хмыкнула — мол вот уж плевое дело. А Каширский в угоду ей глупо хихикнул:

— Пару внушений, и они наши.

Соловей ничего этого не слышал, потому что был полностью поглощен предвкушением грабежа. И его совершенно не волновало, что эта операция идет несколько вразрез с его убеждениями защитника всех угнетенных и униженных, а также врага всех богатеев, пьющих (в данном случае — почти буквально) кровушку бедного трудового люда. Как истинный художник, Петрович творил очередной шедевр. И в порыве вдохновения он заверещал фальцетом:

— Всех зарежу! Всем кровь пущу! — И, чуть сбавив обороты, уточнил: -Кто будет рыпаться.

Бабы остолбенели от такого лихого наскока и «не рыпались».

— А теперь вы пойдете со мной, — зловеще поигрывая кухонными ножами, продолжал Петрович. — И без глупостей!

Совершенно очумев от такой наглости, бабы стояли, разинув рты и не двигаясь с места.

— А может, установочку дать? — шепотом спросил у Анны Сергеевны Каширский.

— Не надо, — отрезала та. Ей явно начинали нравиться лихие «наезды» Петровича. Плешивый и плюгавый в обыденной жизни, Соловей сейчас казался почти орлом. Или даже коршуном, упавшим с небес на глупых куриц.

— А потом я вас отправлю в гарем к моему приятелю султану, -продолжал вещать Соловей, явно войдя в раж.

Но тут одна из баб, та, что с косой и корзинкой, вдруг спросила:

— Куды?

Своим глупым вопросом она явно сбила Петровича с мысли, и он, запнувшись, остановился на полуслове и, мучительно напрягая мозги, пытался понять, что она имела в виду. Анна Сергеевна решила прийти ему на помощь.

— К султану, дура. В гарем, — строго сказала она и уже от себя добавила: — Вас там будут насиловать злые евнухи.

А вот этого явно говорить не надо было. Потому как бабы резко посуровели лицами, а Каширский покачал головой.

— Ах, Анна Сергевна, Анна Сергевна, — пробормотал он, — похоже, вы весь налет испортили. Надо было установочку дать…

— А иди ты знаешь куда, — взвилась Глухарева. — Гренделя надо было лучше своими установками потчевать. Тогда бы мы не оказались здесь, в компании плешивого душегуба и этих деревенских дурех.

— Да что вы понимаете! — возмутился Каширский. — Вы сами-то…

Петрович, видя, что все начинает идти наперекосяк, попытался выправить положение.

— Всем стоять! — взвизгнул он. — Не то горло перережу!

Но было уже поздно — как говорят в таких случаях, «ситуация вышла из под контроля». Бабы грозно двинулись на него. Что было дальше, Грозный Атаман так и не понял — он весь мокрый бежал по раскисшему осеннему полю и пытался стащить с головы ведро. Когда это наконец ему удалось, то он увидел, что далеко впереди вприпрыжку несутся Глухарева с Каширским. Петрович обернулся на бегу, и душа его с грохотом рухнула в пятки — следом за ним бежала высокая девица и размахивала косой.

— Я те покажу насильничать! — кричала она. — Я те щас срам-то отрежу, шоб не повадно было!..

«Все, пришла моя смертушка», — промелькнуло в голове Петровича, и он припустил во всю мочь. Так на одном дыхании он влетел в ворота замка, где с лету напоролся на борона Альберта.

— Эй, Соловей, что случилось? — спросил тот, удерживая конвульсивно дергающегося душегуба за шиворот. — Анна Сергеевна тут с Каширским пронеслись как угорелые. Может, ты мне в конце концов объяснишь, что все это значит?

— Там… Бабы… — задыхаясь, проговорил Петрович.

— Вообще-то они должны были бы быть здесь, а не там.

— Бегут… Сюда… — выдохнул Соловей.

— Это хорошо, — повеселел Альберт. — И чем это ты их приманил, плешивый гуляка?

— Они… Меня… Убить хотят! — выкрикнул Петрович.

— Что-то я не… — насупился Альберт.

— Спасите меня, — взвыл Грозный Атаман. — Порешат ведь не за грош!

— Да ты совсем очумел, — уже разозлился барон. — Хватит тут дурака валять — ступай и приведи девок!

— Не губите, — взмолился Петрович, — лучше на конюшню дерьмо выгребать!

И тут их препирательства прервал стражник, который стоял у ворот:

— Господин барон, там за воротами целая толпа баб…

— А-а-а! — закричал в ужасе Соловей и попытался бежать, но цепкие пальцы Альберта продолжали удерживать его за воротник. — Это за мной! Господин барон, не выдавайте меня им! Лучше повесьте на кремлевской стене! Но только не снаружи…

— Чего им надо? — не обращая внимания на стенания Петровича, спросил Альберт.

— Хотят, чтобы их отправили в гарем к султану. — ответил стражник.

Альберт удовлетворенно хмыкнул и отпустил кафтан Петровича. Душегуб и лиходей, гроза царь-городских лесов упал на холодные камни двора, как мешок с овсом.