Эдуард Веркин - Кошки ходят поперек Страница 28

– Получилось... – сказал Гобзиков.

Внутри приемника с треском лопнула лампа, и над крышкой поднялось молочно-зеленое свечение, неприятное для глаз. И звук какой-то появился, у меня от него сразу челюсти заболели. Молочное марево задрожало и стало закручиваться в плотную спираль. Я почувствовал, как кожу с левой щеки начинает стягивать, испугался, что и самого меня затянет в эту спираль, и схватился за какой-то старый телевизор. Но камеру из рук не выпустил.

– Снимай! – крикнул Гобзиков.

Вой усилился. Недавно я видел по телику передачу про терменвокс, так вот звук в сарае получался приблизительно такой, какой издавал терменвокс [6] . Будто кошку медленно прокручивали в мясорубке.

Зеленая пелена поползла по сторонам, сарай наполнился колеблющимся лазерным дымом, Гобзиков крикнул:

– Ложись!

Я послушно хлопнулся на пол. Звук перешел в вой, затем в рев, затем зеленый цвет резко стал красным, воздух лопнул, и под потолком сарая поплыл огонь. Такой огонь получается, когда горит газ. Синеватый, даже лиловый, чуть колеблющийся, наполненный оранжевыми прожилками. Мгновенно стало жарко и трудно дышать, я понял, что выгорает воздух.

– Егор, – позвал я. – Может...

– Снимай! – завороженно прошептал Гобзиков. – Снимай!

– Что снимать-то?

– Все!!!

Я снимал. Огонь расползался под потолком. Запахло горелой клеенкой, потом под потолком хлопнуло, огонь всосался в какую-то щель и пожара не стало.

– Бежим! – Гобзиков схватил меня за руку и потянул в сторону выхода.

Я медленно перекатился на живот и пополз за Гобзиковым.

Мы выбрались на воздух и отдышались.

– Что это там случилось? – не понял я. – Почему все погасло?

– Не знаю. – Гобзиков лежа пожал плечами. – Иногда такое с пожарами бывает. Самопроизвольное самопогашение. Что-то с тягой. Воздух заканчивается, огню больше нечем гореть, и огонь вытягивается туда, где есть кислород. А там, где есть кислород, нет материала для горения – и все, пожара больше нет. Так, наверное, и вышло. А вообще здорово все получилось!

– Это ты называешь получилось? – усмехнулся я и вытер с лица сажу.

– Конечно, получилось! – улыбнулся Гобзиков. – Я три месяца возился, и у меня ничего не получалось, а сегодня...

– Сарай чуть не сгорел, – напомнил я.

– Да черт с ним, с сараем! У меня получилось! Ты все записал?

– Записал. – Я похлопал по камере.

– Здорово! – Гобзиков взял какое-то ведро и уселся на него. – Сегодня великий день...

– Да уж, – согласился я. – Великий до зеленки... У меня великие дни просто стаей пошли, один за другим.

– Такое бывает, – сказал Гобзиков. – Ты вот астрономией увлекаешься, ты должен знать.

Интересно, откуда Гобзиков знал, что я увлекаюсь астрономией?

– Все предметы в пустоте притягиваются друг к другу. И события в пустоте не могут оставаться одинокими, все события тоже притягиваются. Стоит произойти одному событию – как тут же к нему спешит другое.

– Интересная теория, – сказал я.

– Да, – согласился Гобзиков. – Жаль, что не я ее выдумал.

– Да... Хорошо, что не сгорели...

Я спрятал камеру.

– А я второй раз уже горю, – сказал Гобзиков.

– Сарай-то все-таки оплавился вроде бы. Крыша. Мать не будет орать?

– Не будет. А с сараем ничего не поделаешь. Издержки производственного процесса. У меня все время что-то взрывается и горит... А сарай давно велели снести, а у нас все руки не доходят... Рано или поздно я его все-таки сожгу. Жалко аппарат только...

Со стороны города послышались вопли пожарных сирен.

– Со спутника, что ли, засекли, – предположил наивный я.

– Соседи стуканули, – объяснил Гобзиков. – Что за люди...

Я поморщился.

– Слушай, – сказал я Гобзикову, – я, пожалуй, оторвусь, а? У меня уже два предупреждения, не хочется еще в пожарную сводку попасть. Зучиха тогда вообще сожрет, со всем кишечником... Мать уехала на курорт, камни к себе прикладывает, так если она вдруг прознает, она их ко мне прикладывать начнет. А они горячие, сам понимаешь...

– Конечно, – кивнул Гобзиков. – Понимаю. Я скажу, что замыкание случилось... Слушай, потом пленку-то можно будет посмотреть?

– Я тебе DVD сделаю, – пообещал я.

– Да у нас плеера нет...

– Как нет? – не понял я. – А, ну да... Хорошо, тогда приходи ко мне, у меня и посмотрим. Пойдет?

– Пойдет, – кивнул Гобзиков.

– Номер свой дай. – Я достал мобильник и внес в память телефон Гобзикова.

– Только...

Гобзиков нахмурился. Но я понял, о чем тот хочет попросить. Чтобы я звонил сам. Ведь все входящие бесплатно.

– Хорошо, – кивнул я. – Позвоню. Ну, ладно, я поехал...

Я побежал к дому № 8а.

Шпанюков на мопеде уже не было, они забрались на березу и наблюдали за приближающимися пожарными. Я растолкал своего японца, свернул в проулок и прибавил газу.

Всю обратную дорогу я почему-то чесался. Перед глазами стояла мутная зеленая пелена, правая щека дергалась, и вообще жизнь дерьмо. Почему она в этих очках все время? Может, глаза болят?

Глава 8 Военно-полевая психология

Снова сидела справа.

Чего-то рисовала в блокнотике.

И мелкая косичка за правым ухом, но не заплетена до конца, спичка вставлена. На самом интересном месте.

Блин, мощная косичка, волнует меня.

– Мы в кольце враждебных государств, – сказал Найм. – Какие самые враждебные?

– Америка? – неуверенно предположил Антон Бич.

Найм хмыкнул.

– Китай? – предположил еще кто-то.

Найм хохотнул.

– Главные враги России – это Польша и Финляндия, – просветил Найм после трагической паузы. – Именно эта парочка. Они затаили глубокую ненависть к нам за то, что веками пребывали в составе нашего государства. За то, что мы их спасали столько лет... Обычная варварская неблагодарность! Вассалы мстят метрополии. Если бы Польша или Финляндия были чуть побольше или если бы у них было ядерное оружие, они давно бы на нас напали! Запомните это твердо и никогда не поворачивайтесь к поляку или финну спиной! Финн воткнет вам в спину финку!

Все мы и так уже давно знали про двух главных врагов России, года два уже, наверное. Но каждый раз изображали дремучесть в этом вопросе, это улучшало настроение Найма и в итоге повышало общую успеваемость.

Найм молчал минуты полторы, собирался с мыслями. Собравшись, выдал:

– Орлов. Вам ничего это не говорит?

– В этом городе что-то взорвалось, кажется... – сказала Зайончковская. – Химический завод вроде бы...

Найм воздел к потолку очи. На потолке удивительно реалистично был нарисован финский флаг. Белое поле, синий крест. По белому тянулись грязные следы тяжелых ботинок, как будто кто-то хорошенько потоптался по потолку, вернее, по флагу. Финнов Найм не любил гораздо больше, чем поляков. На этот счет имелось две версии.