Александр Прозоров - Земля Мертвых Страница 28

— Довезу воевода, — широко перекрестился дед. — Этого не упущу!

— Отдашь, возвращайся через Березовый россох. Попадутся навстречу чужеземцы, поворачивай коней, гони к боярину Харитону, пусть людишек за тын собирает. Все понял?

— Все исполню, воевода.

— Хватит, надоело, — перебил всех Василий, снял уток с углей и стал разламывать тушки на куски, время от времени отдергивая руки от горячего мяса и дуя на пальцы.

— Пожрать дайте, — неожиданно потребовал колдун. — Если в плен взяли, обязаны кормить! Не имеете право голодом морить, это пыткой считается. Я на вас жалобу прокурору напишу.

Засечники от неожиданности замерли. Феофан потянулся к плетке, но Зализа отрицательно покачал головой:

— Василий, кинь ему мяса. Пусть поест перед дорогой.

Засечник недовольно поморщился, отодрал кусок брюха с одной лапой, кинул полонянину. Кусок упал чародею на живот, потом на траву.

— А руки развязать?

— Обман задумал нехристь! — моментально вскинулся Агарий. — Ему руки развяжи, он морок на нас нашлет! Вот тебе, Ирод проклятый! — Дед несколько раз перекрестил колдуна.

— Да не убегу я! — захныкал пленник. — Честное слово не сбегу!

— Крест на тебя серебряный наложу! — пригрозил старик.

Остальные просто отвернулись от пленного и принялись за еду, не обращая внимания на скулеж. Поняв, что развязывать его никто не станет, чародей извернулся, встал на колени, наклонился к покрытому жесткой кожей куску взял в рот и стал грызть его прямо так — с костями.

Закончив трапезу, трое бывших черносотенцев спустились к лошадям, оседлали их. Зализа, ведя в поводу заводного коня, поднялся обратно на холмик, склонился с седла к деду.

— Они идут пешими, Агарий. Раньше завтрашнего дня к россоху не поспеют. Но ты все равно не медли, — опричник тронул пятками коня. — Мы сейчас наволок посмотрим, какие следы от чужаков остались. А потом к Храпше пойдем, ищи нас там. Если, конечно, они на Новагород не повернут.

Наволок засечники обогнули болотом, чтобы не натолкнуться на отставший отряд вражеских латников или сторожевой разъезд, и подошли к нему со стороны деревни. Василий, не дожидаясь команды, спрыгнул с коня и скользнул вперед, стараясь держаться тени кустарника. Вскоре послышалось его отчаянное мяуканье. На подобное нахальство Дворкин мог пойти только в одном случае — если от врага и след простыл, а потому всадники пришпорили коней и въехали в деревню верхом.

Василий стоял у пожарища и ковырял веточкой темное пятно, частью лежащее на утоптанной земле, частью — на траве. За свою жизнь Зализа уже не раз видел подобные вязкие шлепки, и объяснять что-либо было не нужно.

— Сеча случилась?

— Врасплох застали, — покачал головой засечник. — Просто вырезали всех. В домах кровь. Двери нараспашку, дрова свежие, только поколоты. Протопить ими чухонцы не успели.

— И не спрятался никто?

Василий молча пожал плечами. Коли спрятались — откуда же ему знать?

Зализа медленно проехал по деревне. Что могли сделать несколько чухонцев против закованной в латы судовой рати? Только убежать. Если не успели — конец для всех один. Семен невольно сжал рукоять сабли: дал же Бог дикарей в соседи! Клятвы не чтут, послов в масле варят, на море пиратствуют, мирные селения вырезают. Выгнать бы их всех, да татар касимовских на берега Варяжского моря переселить. Куда государь смотрит? Зализа испуганно затряс головой, изгоняя крамольную мысль, заметил внизу перерытое место, похлопал коня по шее и легонько подтолкнул пятками, побуждая спуститься по крутому склону. Увидев врытый крест, он резко натянул поводья, спрыгнул на землю, торопливо перекрестился. Подошел ближе…

Сомнений не оставалось: перед ним была могила. Зализа перекрестился снова, вытянул нательный крест, поцеловал, опустил обратно за ворот, задумчиво постоял у последнего приюта несчастных чухонцев. Низко поклонился:

— Простите, Бога ради… Не уберег…

— Никак совесть у свенов завелась? — перекрестился подошедший Василий. — Убиенным последнее уважение отдали…

— Семен, Семен! Сюда, скорее!

Дворкин и Зализа кинулись вверх по склону, подбежали к стоящему рядом со вторым пожарищем Феофаном.

— Вы смотрите, — указал он на торчащие из-под обгоревших бревен черные ноги, прикрытые поножами. — Оказывается, чухонцы так просто не сдались. Их там несколько.

Василий огляделся, подобрал с земли брошенную кем-то слегу, подсунул под горелые бревна, навалился. Уголья поддались, раскатываясь в стороны, и засечники увидели несколько скрюченных от жара тел.

— Да никак варяги пожаловали? — присвистнул Феофан. — Ни штанов, ни доспеха приличного, ни шлема на голове. Голодранцы северные.

— Значит, сеча все-таки была, — пробормотал Василий. — И чухонцы перебили изрядно варягов, но тех оказалось намного больше…

— Нет, — положил ему руку на плечо Зализа. — Тут все не так. Если эти варяги и стоявшие на наволоке сарацины заодно, то почему вороги похоронили чухонцев, а этих… кинули на пожарище?

— Повздорили?

— Там поросенок в загородке хрюкает, — усмехнулся Феофан. — Раз не взяли, значит, точно сарацины. Они свинины не едят, точно знаю.

— Варяги, наверно, кабанчика зажарить хотели, — предположил Василий. — А сарацины не дали. Вот и повздорили.

— Все равно странно. Одних похоронили по-христиански, крест на могилу поставили. А других просто бросили.

— Постойте… — поняв, что тела выглядят слишком однообразно, Семен влез на пожарище, толкнул одного из варягов в плечо, опрокидывая на бок, и засечники дружно охнули: руки оказались скованы за спиной. Значит, пленных варягов просто заперли в сарае и сожгли живьем.

— Одно слово, сарацины, — подвел итог Старостин. — Даже таких нехристей, как свены, и то без муки убить не смогли.

— Тогда почему на могиле чухонцев крест поставили, не побрезговали? — поинтересовался Василий. — Странные, Феня, у тебя сарацины получаются.

— Господи, спаси помилуй и сохрани грешного раба твоего… — несколько раз перекрестился Зализа. Взгляд его поверх кустарника ушел на безжизненный наволок, и он наткнулся там на несколько странных глазастых телег, без оглоблей и с толстыми черными колесами.

Тропинка от деревни на сенокосный луг шла вдоль реки. Засечники миновали следы кострищ у бывшего стойбища бездоспешных чужеземцев, у бывших палаток Ливонского ордена, прошли мимо одиноко стоящих в траве стола на тонких белых ножках и необычно гладкой, синей блестящей столешницей, мимо разбросанных скамеек и остановились неподалеку от странных телег. Точнее — странных карет: сквозь прозрачные сверху стенки внутри них были видны узкие низкие кресла и лавки.