Маргит Сандему - Цветок виселицы Страница 28

Эфросиния кипела от гнева. До сих пор все мужчины говорили ей только комплименты, и она привыкла упиваться ими. От слов Тура Эгиля у нее перехватило дыхание, потом в ее душе, точно лава в вулкане, заклокотала оскорбленная гордость. Его последняя похвала Ингрид вызвала извержение вулкана. Эфросиния схватила канделябр и стала с бешенством бить Тура Эгиля по голове. Ее обуревало единственное желание — уничтожить того, кто посмел предпочесть ей другую женщину. Зазвенело разбитое стекло, и Тур Эгиль Фредерик Севед Франке тихо сполз на пол. Канделябр был окован серебром, такие канделябры обычно ставятся на пол.

Когда прибежала мать и служанки, Эфросиния стояла и с удивлением смотрела на своего троюродного брата.

— Что ты наделала? — в ужасе закричала мать.

— Он сказал… сказал, что я… бледная! И глупая!… Так ему и надо!.. Вели ему встать.

Но было уже поздно. Пришла Ингрид, пришли слуги, пришел отец Эфросинии. К тому времени дворецкий уже привел представителя закона.

Мать сделала последнюю отчаянную попытку спасти дочь.

— Это она убила его! — закричала она, показывая на Ингрид, которая сидела на полу, положив голову Тура Эгиля себе на колени.

Но тут возмутились все слуги, и Эфросинии с матерью больше нечего было сказать в свое оправдание.

Поднялась суматоха, и пока страж закона пытался поговорить с рыдавшими матерью и дочерью, Ингрид поняла, что ей в этом доме делать нечего. Она грустно попрощалась с Туром Эгилем Фредериком Севедом Франке, которого так и не успела узнать по-настоящему и с которым ей, возможно, было бы хорошо, а, возможно, и нет, потому что ему было бы трудно понять ее. Но в любом случае он был добр к ней. Ингрид понимала, что косвенно виновата в его смерти, хотя и не знала, что именно произошло между ним и тщеславной Эфросинией. Все складывалось невесело, Ингрид не могла даже пойти на похороны жениха, потому что ей пришлось бы долго находиться в церкви, а этого она не вынесла бы.

Забрав свои вещи, она потихоньку покинула дом. Никто этого не заметил, все кричали, перебивая друг друга.

Ингрид было жаль Тура Эгиля, но сейчас ее заботило другое.

Она вывела из конюшни свою лошадь, приторочила к седлу сундук и поехала домой.

Однако, выехав из города, она остановилась.

Ребенок!

Что делать? Никто не поверит, что его отец Тур Эгиль, они успели сказать друг другу лишь пару слов, да и то в присутствии посторонних.

Она попала в прежний замкнутый круг.

Дан?

Нет, о нем надо забыть. Он на днях женится, она все равно не успеет добраться до Стокгольма до его свадьбы.

Тем более, ей и не хотелось вторгаться в его жизнь.

Однако возвратиться домой она тоже не могла. Пока не могла — у отца с матерью и так хватало забот.

Кого, кроме самого покойного жениха, знали ее родители? Семью Тура Эгиля они во всяком случае не знали, это точно, а его полк неизменно стоял далеко от Гростенсхольма. Эфросиния и ее родители не захотят иметь дела с Ингрид и ее близкими, это тоже точно.

Значит, слухи о смерти Тура Эгиля не дойдут до Гростенсхольма?

Или все-таки дойдут?

Ингрид перебрала все возможности и пришла к мысли, что ей следует написать письмо его родителям, этого требовала элементарная вежливость. Из этого письма они должны понять, что она тяжело переживает смерть жениха и не в силах в дальнейшем поддерживать с ними отношения. Ей хочется поскорее все забыть, и ее родителям тоже. После такого письма всякое общение между ее родителями и родителями Тура Эгиля будет исключено.

Ингрид повернула лошадь и поехала на юг. В Кристиансанд, где собиралась поселиться со своим женихом. Оттуда она напишет родителям, что ей замечательно живется с Туром Эгилем. А когда этот несчастный ребенок наконец родится, она отдаст его на воспитание в какую-нибудь богатую бездетную семью, потому что оставлять его у себя она не намерена!

После этого она сообщит родителям о скоропостижной смерти Тура Эгиля и о том, что она возвращается в Гростенсхольм.

Таким образом все уладится, и никто в их роду не будет знать о ребенке. В том числе и Дан. Главное, чтобы не узнал Дан!

Довольная собой, Ингрид ехала на юг.

Но душа ее не находила покоя.

Ей следовало быть сейчас дома, с родителями, заботиться о них и взять на себя целиком все хозяйство. Сколько бы отец ни уверял ее, что они сильны и здоровы и что простуда матери скоро пройдет, Ингрид было страшно за них.

Она не могла потерять родителей. Она любила их больше всех на свете. И готова была совершить ради них что угодно. Разве не ради них она придумала этот ход? Может быть, и нелепый, но вполне в ее духе.

Ее обожаемые родители не должны переживать и тревожиться за нее!

9

Дан попал в Гамельн только в ноябре. Тогда они с Маделейн были женаты уже несколько месяцев. Ребенка пока не предвиделось. Ну что ж, будет позже, думал Дан. Хотя у всех представителей их рода было по малу детей, один-то ребенок был обязательно. Дан не беспокоился. Он же ничего не знал о судьбе Ингрид.

Ему было хорошо с Маделейн. Ни о какой страстной любви между ними речи не шло. Но Маделейн была добрая, покладистая, всегда имела в запасе шутку, и Дан был уверен, что со временем между ними сложатся добрые, сердечные отношения, близкие к любви. Многие из таких браков по расчету оказывались прочными… до тех пор, пока кто-нибудь из супругов не влюблялся. Дан знал, что супруги в таких браках часто заводят любовниц или любовников. Сам он не собирался так поступать. Обжегся на Ингрид. Разумеется, он ничего не рассказал Маделейн о безумной ночи в Долине Людей Льда, не хотел понапрасну причинять ей боль. Он не винил ни себя, ни Ингрид в том, что случилось. Их вина заключалась лишь в том, что они выпили это проклятое зелье. Кто знал, что оно окажется таким роковым?

Он въехал в Гамельн пасмурным осенним днем.

В этот город когда-то пришел крысолов, думал он, бродя по городу и разглядывая узкие, высокие дома с затейливым орнаментом над каждым входом и ящиками для цветов — теперь пустыми — перед окнами с частыми свинцовыми переплетами.

Гамельнский крысолов… Страшное предание, самое страшное из всех известных. Как это было? Город одолели крысы. И жители позвали странного крысолова с флейтой. Или он сам пришел в Гамельн? Словно знал все заранее? Он заиграл на флейте, и все крысы вместе с ним покинули город. Но потом жители отказались уплатить крысолову обещанное. И тогда он снова заиграл на флейте и увел за собой из Гамельна всех детей, скрывшись вместе с ними в горе.

Это страшное предание, по-видимому, отражало действительные события. Называют даже год, когда это произошло, — 1284.

Дан попытался отбросить мысли о предании и сосредоточиться на том, что привело его в Гамельн. Он знал, что перед ним нелегкая задача. Кого он должен расспрашивать? И о чем? Старая крестьянка в Южном Трёнделаге слышала, будто последний раз Тенгеля Злого видели в Гамельне в Германии. А уж раз она слышала об этом, значит, и здесь наверняка кто-то слышал о Тенгеле. Все зависит от того, сколько лет прошло с тех пор. Старая крестьянка рассказала ему то, что передавалось устно из поколения в поколение, от родителей к детям, но здесь, в городе, об этом могли уже давно забыть.