Дмитрий Емец - Лед и пламя Тартара Страница 28

– Ты хочешь сказать, что...

– Кто хочет сказать? Я? Я хочу помолчать! – заявила ведьма и демонстративно отвернулась, показывая, что все еще дуется на Мефа.

– Дархи у стражей из Нижнего Тартара есть, как и у остальных стражей. Они спрятаны где-то не очень далеко, и дают им силы дистанционно. Именно это и имела в виду Улита. А теперь поспешим! Здесь оставаться нельзя, – пояснил Арей.

Дав знак следовать за ним, он быстро пошел по тропе, изредка переходя на легкий бег.

Примерно через четверть часа они добрались до мерцающей завесы, сразу за которой, как в тумане, продолжался такой же лес, как и тот, в котором они сейчас находились. С одной только оговоркой. Тот мир, за завесой, уже был человеческим.

Не останавливаясь, Арей тяжело прыгнул сквозь завесу, по которой пробежали грязно-желтые волны. За бароном мрака завесу миновали Меф, Улита, Дафна и, наконец, Депресняк. Перед этим кот долго и подозрительно трогал ее лапой, брезгливо отдергивая морду.

– Ну вот и все! Граница позади. Отсюда можно телепортировать! Скрываться дольше смысла нет, – сказал Арей.

Голос его звучал мрачно. Меф понял причину. Можно было поставить меч Древнира против пластмассового ятагана из магазина игрушек, что в Тартаре их визит на Лысую Гору не прошел незамеченным.

Глава 6

ЛИЧНАЯ ЕВА АДАМА ХАВРОНА

– Ну и негодяй же наш молодой друг! – сквозь зубы процедил Фрейде. – Да, это один из наших красивых struggle for lifer'ов. Скульптор повторил это слово и сделал на нем ударение: struggle for lifer'ов – так он называл новую породу хищников, для которых «борьба за существование», это замечательное открытие Дарвина, служит лишь научным обоснованием всякого рода подлостей.

Эдя Хаврон был бестолков той несуетливой, но устойчивой бестолковостью, которая мешает подолгу задерживаться на одном месте и вечно заставляет искать приключений на свою голову. Вследствие этой жажды новизны весь конец зимы и всю весну, до середины мая, Эдя барахтался в топкой трясине неприятностей.

Не задерживался ни на одной работе, отовсюду вылетал, насмерть грызся с сестрой и строил бредовые планы в духе того, чтобы уехать в Марокко на сезонный сбор апельсинов. Остановило его отсутствие заграничного паспорта и хроническая безграмотность: он представления не имел, когда именно эти самые апельсины созревают.

По ходу дела Эдя познакомился с девушкой Катей и месяца два встречался с ней с упорством человека, у которого слишком много свободного времени. Не исключено, что он даже женился бы на ней рано или поздно, но у Кати оказались другие планы.

9 мая (нашла денек!) она променяла Эдю на финна-баптиста. Тот ходил по квартирам и раздавал брошюрки, в которых сообщалось, что грядет конец света и надо немедленно спасаться. Катя оставила финна пить чай, выведала все подробности его одинокой личной жизни и быстренько спаслась. Оскорбленный до глубины души, Хаврон непременно оформил бы финну физиономию по старинному дедовскому рецепту, чтобы уважал хотя бы 9 мая, но Катя заблаговременно отправила «горячего финского парня» сажать картошку на дачу к своему дедушке. У дедушки было двадцать соток под Калугой, что давало всем родственникам повод дразнить его «картофельным магнатом».

Эдей овладела хандра. Нужно было искать работу, но одна мысль, что надо покупать газету и звонить-звонить-звонить, рождала противный сосущий холодок у него под ложечкой. К тому же у Эди была теория: когда дела не идут, не следует залегать на дно, а нужно вышибать клин клином. Шуметь, буянить, устроить грандиозный кутеж, показать судьбе, что вот он я, тут, обрати на меня свое благосклонное внимание!

Остававшиеся деньги Эдя решил разделить на две кучки: одну прогулять за вечер, приманив удачу, а другую оставить, пока не прояснится с работой. Но и тут вышла неувязка. В ресторане Эдю стал задирать парень с соседнего столика. После короткого невнятного объяснения у фонтана в духе: «Слышь, братан!» – «Че те надо?» парень врезал Эде, а Хаврон ему. Парень попал Эде в скулу с левой руки, а Хаврон парню в подбородок с правой. Когда «слышь, братан!» выполз из-под стола, выяснилось, что у него красная книжечка. Якобы он находился при исполнении, а Хаврона не задирал, а хотел проверить документы. Затеялась тревожная, с опасным душком история. В результате Эдя расстался не с половиной денег, а со всеми, радуясь, что отделался относительно легко.

Вечером следующего дня Эдя сидел дома, прикладывал к скуле лед и, тоскуя, доводил сестру до белого каления. Зазвонивший телефон прервал Эдины расспросы. Зозо сорвалась со стула и взглянула на брата с такой мольбой, что Хаврон вспомнил, что сердце – это не просто мышечный орган.

– Ну так и быть. Я как раз собирался уйти! Пока, сеструндия!

Хаврон обулся, на случай вечернего холода завязал рукавами на поясе свитер и вышел из дома. У подъезда он остановился в глубокой и неожиданной задумчивости, разглядывая круглую радостную луну, к которой хотелось пририсовать маркером глаза, рот и уши. К счастью, в распоряжении Эди не оказалось лестницы достаточного размера, иначе бы он непременно это сделал.

Бывают дни, когда мы вдруг начинаем совершать странные, почти бессознательные поступки. Что-то ведет нас куда-то или, напротив, откуда-то уводит. Мы пьем кофе, сидим на работе, передаем деньги в маршрутке, спим, смотрим телевизор – и все это время неведомая сила перебрасывает нас из одного неизвестного нам пункта в другой пункт, известный, но не нам. И что это за сила – добро или зло, не знает никто, ибо она в равной степени может оказаться как тем, так и другим. Возможно, сила эта зовется иначе – судьба.

Именно такой судьбоносный день был сегодня у Эди. Дворами он вышел на шоссе и сел в троллейбус. Какой у него номер и маршрут, Хаврон заметить не успел. Не исключено, что сработал инстинкт авантюризма, который заставляет человека вскакивать в первый же попавшийся транспорт.

Двери троллейбуса закрылись, и он, как кит Иону, повлек Эдю в своей гудящей утробе незнамо куда. Эдя мягко подпрыгивал на кургузом диванчике, внутри которого ощущались пружины, и размышлял – из спортивного, впрочем, интереса – где в конце концов окажется. Москву он знал, как почти всякий москвич – отдельными мозаичными кусками, выстриженными из большой карты вселенной, и выброшенный из окружения привычных строений сразу начинал ощущать себя путешественником, впервые попавшим в незнакомый город.

В троллейбусе Эдя был почти один. Какие-то случайные люди входили и выходили, не оставаясь надолго ни в салоне, ни в памяти. Мимо забрызганных грязью окон ползли бесконечные дома. Примерно через час троллейбус неожиданно перестал утробно сотрясаться и разом распахнул все двери. Выглянув, Хаврон увидел впереди вереницу замерших троллейбусов с опущенными усами. Эдя вышел и, не имея никакой цели, направился мимо длинного деревянного забора, оклеенного афишами. За забором что-то хронически строилось. Лучи прожекторов скрещивались на подъемном кране. В вечернем воздухе усталым дятлом звучал отбойный молоток.