Кассандра Клэр - Draco Veritas Страница 28

Гарри опустил глаза. Он снова почувствовал эту отчужденность, что не покидала его в последнее время — от Драко, от себя самого; он словно смотрел на свое тело со стороны — на это худощавое тело в джинсах и свитере… Оно казалось чужим — чьим угодно, только не его собственным.

Шнурок на левом ботинке порвался — когда он успел связать обрывки? Он не помнил.

— Я раньше ходил к Зеркалу Джедан, чтобы взглянуть на родителей, — тихо произнес он. — Я больше не могу этого делать…

На лице Драко промелькнуло недоумение:

— Из-за того, что ты не знаешь, где оно?

— Из-за того, что не хочу смотреть туда. Я боюсь того, что могу увидеть в нем.

* * *

Прыгающие розовые циферки на часах у кровати сообщили Джинни, что сейчас два часа утра. Она лежала, ожидая, когда глаза приспособятся к темноте комнаты. Все тело ломило от боли, но рука, про которую мадам Помфри сказала «сломанная пополам», снова двигалась, да и болела не особо сильно.

Совсем недавно в комнате было полно народа. Она помнила, как мадам Помфри выставила за дверь команду Гриффиндора, как Гарри положил руку Рону на плечо — у бедного брата был совершенно убитый вид… Джинни бы даже расчувствовалась, не находись она в это время под Противоболевым заклятьем. Потом приходил Чарли, посидел у кровати, держа ее за руку — он принес на себе снега, снежинки падали ей на руку и таяли. Вроде в это время в комнате были и другие люди… — но она запомнила только Чарли.

— Что случилось? — спросил он. — Что там с ней произошло?

— Мы не знаем, — ответил ему другой голос, — уже несколько лет с метел никто не падал… Не считая Гарри Поттера, сорвавшегося на третьем курсе.

— Но тогда были дементоры. Джинни прекрасно летает, она всегда прекрасно летала. Она не могла просто потерять управление…

— Метла проверяется на предмет наложенных проклятий и заклятий, профессор Уизли. Пожалуйста, перестаньте себя накручивать.

— Она — моя сестра, — сдавленно произнес Чарли, и что-то в его голосе вызвало вдруг у Джинни воспоминания о раннем детстве, когда Чарли был ее самым любимым братом. Она вспомнила, как он приезжал из Хогвартса на Рождество, вбегал в комнату в своей черной школьной мантии, подбрасывал ее в воздух и качал, пока она не начинала хохотать во весь голос. Чарли был ее любимцем, а потом все немного изменилось, и теперь Рон ей был гораздо ближе. Собственно, иначе и быть не могло — после проведенного вместе лета.

— Моя единственная сестра, — подчеркнул Чарли.

— Да, я знаю, что она ваша сестра. Мы все ее очень любим, мы узнаем, что случилось… Вам надо отдохнуть.

Голова начала кружиться от боли, — заклинание прекращало действовать, и Джинни снова впала с какое-то плавающее мутное состояние, все предметы снова закачались у нее перед глазами… Она попыталась сосредоточиться… Вроде бы она слышала голоса Фреда и Джорджа… потом, кажется, Рона или нет… похоже, это был Гарри… Ей даже показалось, что говорили Снейп и Дамблдор… Определенно, она слышала, мадам Помфри на кого-то закричала… До этого кто-то наклонился над ней и поцеловал в щеку. Джинни понадеялась, что это был не Снейп.

Она повернулась и снова взглянула на часы. Шагающие по ним цифры сообщили ей, что уже полтретьего, но она совершенно не хотела спать. На столике громоздились книги — их наверняка положила Гермиона, чтобы она не отстала от занятий. Ей было интересно, нет ли в Кратком курсе проклятий (Гарри здорово западал на него на втором курсе, пока не обнаружил, что там ничего особенного-то и нет) объяснения причины того, почему она сорвалась со своей метлы. Вытянув свою многострадальную руку, она порылась в книгах и едва не подскочила от удивления, когда ей на колени упала тонкая книжица в бумажной обложке. Это были «Брюки, полные огня».

* * *

Завернувшись в мантию-невидимку Гарри и стараясь ступать как можно тише, Гермиона шла по коридору. Она прекрасно осознавала всю комичность и парадоксальность ситуации: староста, отвечающая за то, чтобы студенты не нарушали правила, крадется по школе после отбоя. Она прекрасно об этом знала, но ей сейчас было не до этого.

Она сверилась с планом этажа и подошла к двери в стене. Толкнув дверь рукой, она вошла внутрь.

В комнате было темно. Одно из окон, выходящее на поля, тускло поблескивало — в него виднелись покрытые снегом верхушки Запретного леса, месяц лил свое молоко на черно-белый мир. От стены напротив окна исходило мерцание — так поблескивает и играет на воде солнечный луч. Она пошла ему навстречу этому притягивающему знакомому сиянию обрамленного в золото зеркала.

Я покажу тебе желания твоего сердца…

Желания твоего сердца…

Я так думаю, — произнес в её памяти голос Гарри, — что желания человека могут меняться.

Она вспомнила его голос, его лицо — на нем смешались ужас и надежда…

Нет, — сердито ответила она. — Мои чувства к тебе никогда не изменятся. Я всегда буду любить тебя. Что бы я ни делала, что бы ни говорила, все было и будет только для тебя.

Резким решительным движением она скинула мантию, вскинула голову и посмотрела в зеркало. Сердце замерло в груди, шли секунды — вторая, третья… На пятой у нее подогнулись колени, она опустилась на холодный мраморный пол и закрыла лицо руками.

— О, Гарри… Да что же случилось со мной?

Жена моя, цыганка, где ночью этой бродишь?

Все сплетники и сплетни не могут быть правы,

Что в танцах этих диких на том току находишь?

Тень рук чьих по тебе скользит, и тень чьей головы?

Жена моя, цыганка, где ночью этой бродишь?

Жена моя, цыганка, где ночью этой бродишь?

Серебряные вспышки в кафе усталом, старом

Шагнул невесты призрак на стол среди ножей,

Швыряет мне букет свой, и, обдавая жаром,

Светить мне обещает — вести, светить, зажечь.

Жена моя, цыганка, где ночью этой бродишь?

Для радуги не время и рано для голубки,

Пришел наш день последний — потоп и темнота.

Коснись мужчин и женщин, и протяни к ним руки,

Но встанешь между ними — и будешь проклята.

Жена моя, цыганка, где ночью этой бродишь?

Леонард Коэн

Худшим из всей этой лазаретной жизни, как быстро осознала Джинни, было то, что нескончаемым потоком шли люди, пытавшиеся ее взбодрить. Если против Гарри, Рона и Гермионы она ничего не имела, да и визит Элизабет был тоже кстати, то посещение гриффиндорской команды вызвало у нее головную боль, а Чарли своим беспокойством добавил нервотрепки. Она уже чувствовала себя куда лучше и надеялась, что ее все-таки отпустят из лазарета, однако мадам Помфри настояла на «наблюдении». Джинни полагала, что все эти предосторожности ради того, чтобы все случившееся не повторилось снова.