Дэвид Геммел - Призраки грядущего Страница 28

— Это что-то вроде флейты. Ветер входит через три отверстия в черепе, а тростник, помещенный во рту, производит звук. Неплохо придумано. — Чареос нагнулся и поднял за волосы содранную с черепа кожу. — Не знаю, что это, но это не принадлежит человеку. Смотрите-ка: волосы пришиты.

Киалл подобрал вторую голову и стал ее разглядывать. Он не понимал, как эта вещь могла внушить ему такой страх. Он повернул ее затылком вверх — ветер проник в нее, и раздался тихий стон. Киалл подскочил и выронил голову под дружный смех остальных.

Чареос подошел к воротам. Перед ним стояли два каменных столба двенадцати футов в вышину и трех в ширину, покрытые резными надписями на языке, которого он не понимал. Перемычка, соединяющая столбы вверху, придавала сооружению вид ворот. Чареос присел перед ними, разглядывая надписи.

Киалл обошел ворота сзади.

— Здесь тоже есть знаки, — сказал он, — и камень как будто другого цвета, чуть белее. — Он сделал шаг вперед.

— Стой! — крикнул Чареос. — Не пытайся пройти через них.

— Почему?

Чареос поднял круглый камень.

— Лови, — сказал он и бросил его в ворота. Киалл подставил руки, но камень исчез. — Теперь ты мне брось, — приказал Чареос. Киалл повиновался, и второй камень исчез тоже.

— Ну что, пойдем туда? — спросил Бельцер.

— Повременим пока. Расскажи мне еще раз, что Окас говорил тебе о Вратах.

— Только то, что они ведут в другой мир, — больше ничего.

— Он не говорил, что они ведут во многие миры?

— Говорил, — признался Бельцер, — только неизвестно, как попасть куда надо.

— Вот именно. Не говорил ли он, когда следует проходить через Врата — днем, в полночь или на закате?

— Не припомню что-то. Разве это важно?

— А с какой стороны входить, с северной или с южной, — не говорил?

— Нет. Давай-ка войдем, а там видно будет. Чареос встал:

— Возьми меня за руку и держи крепко. Досчитаешь до пяти и вытянешь меня назад. — Бельцер стиснул его запястье, Чареос подался вперед, и его голова медленно исчезла из виду. Бельцер почувствовал, как обмякло тело Чареоса, не стал считать и тут же вытащил его обратно. Мастер Меча побелел, усы его заиндевели, губы посинели от холода. Бельцер уложил его на траву, а Финн принялся оттирать. Через некоторое время Чареос открыл глаза и сердито посмотрел на Бельцера:

— Я велел считать тебе до пяти, а не до пяти тысяч.

— Ты пробыл там каких-то несколько мгновений. Что ты видел?

— Мгновений? Да я там проторчал не меньше часа. Там ничего нет — только снег и метель. Ни следа жизни. А на небе светят три луны. — Чареос сел.

— Что делать будем? — спросил Бельцер.

— Разведем костер. Я подумаю, а ты постарайся вспомнить все, что знаешь об Окасе и его племени. Все как есть.

Бельцер присел на траву рядом с Чареосом.

— Не знаю, смогу ли, Мастер. Я всегда плохо запоминал разные мелочи. Они называют себя Людьми Мировой Мечты, но я не знаю, что это означает. Окас старался мнеобъяснить, но у меня в одно ухо влетело, в другое вылетело. Вроде как мир представляется им живым существом, этаким громадным богом. Но поклоняются они одноглазой богине — ее имя Охотница, и ее слепой глаз — это луна, а зрячий — солнце. Вот и все.

Пока они говорили, Финн развел костер.

— Я их видел, — сказал он. — В горах. По ночам они бодрствуют — охотятся, как видно.

— Дождемся, когда взойдет луна, и попробуем снова, — решил Чареос.

Часы тянулись медленно. Финн поджарил мясо — последнее, что осталось от лакомых частей оленя, подстреленного накануне. Бельцер спал, завернувшись в одеяла и держа руку на топоре. Киалл, отойдя от костра, взошел на соседний холм, сел и стал думать о Равенне. Как она обрадуется, увидев его! Но при этой мысли его охватило уныние. Найдет ли он ее? А если найдет, не посмеется ли она над ним, как смеялась прежде? Не покажет ли на своего нового мужа со словами: «Вот мой мужчина. Он сильный, не какой-нибудь мечтатель».

Сзади послышался шорох. Киалл обернулся и увидел Финна.

— Хочешь побыть один? — спросил тот.

— Нет, вовсе нет.

Финн сел, глядя на холмы и скалы вокруг.

— Красивый край, — сказал он, — и останется таким, пока люди не придут сюда и не настроят здесь своих сел и городов. Я мог бы прожить здесь до самой смерти и никогда бы об этом не пожалел.

— Маггриг говорил мне, как тебе ненавистна городская жизнь, — сказал Киалл.

Финн кивнул.

— Камень и кирпич еще куда ни шло — все дело в людях. После Бел-Азара нас таскали из города в город, чтобы народ мог на нас поглазеть. Можно было подумать, что мы по меньшей мере боги. Нам всем было невмоготу — кроме Бельцера. Он был на седьмом небе. Чареос первым сказал: «Хватит» — и в одно прекрасное утро взял и уехал прочь.

— Его жизнь была печальна, я знаю.

— Печальна? В каком смысле?

— Бельцер рассказал мне о его жене.

— У Бельцера слишком длинный язык. Частная жизнь человека не должна касаться никого. Я видел ее в Новом Гульготире три года назад — она наконец-то обрела счастье.

— Да нет же, она мертва! Она стала уличной женщиной и покончила с собой.

— Да, Бельцер и мне это говорил, но это неправда. Она в самом деле была шлюхой, но потом вышла замуж за купца и родила ему трех сыновей. Насколько я знаю, они до сих пор живут вместе. Она подтвердила мне, что встречалась с Бельцером, и это был самый худший миг ее жизни. Охотно этому верю — я сам всякий раз, когда вижу Бельцера, чувствую то же самое. Бельцер просто услышал, что какая-то девка утопилась, и выдал желаемое за действительное. Тура была счастлива, когда я видел ее, — счастлива впервые в жизни. Я порадовался за нее.

— Значит, ты не питаешь к ней ненависти?

— Нет — с чего бы?

— Но она изменяла Чареосу!

— Он купил Туру у ее отца. Она никогда его не любила. Тура была смелая, живая. Она напоминала мне молоденькую лань, которую я видел однажды. Я охотился, и она увидела меня. Она не знала, что такое лук и охотник, и не боялась. Когда я прицелился, она подбежала ко мне и ткнулась мордочкой мне в руку, а потом ушла. Вот и Тура была такая. Лань, ищущая своего охотника.

Финн, не ответив, встал и начал спускаться с холма. Солнце садилось, и призрачная луна уже мерцала за облаками.

Чареос подождал, пока луна не взошла повыше. Серебристый свет омыл поляну, и Врата заблестели точно стальные. Чареос покрутил головой, разминая мышцы шеи и плеч и прогоняя напряжение, вызванное страхом. Тихий голос внутри шептал ему: «Остерегайся». Путь, на который он собирался ступить, мог завести в нежеланную ему темную и опасную область. В предостережениях не было нужды — холодный страх проникал в душу.