Александр Бруссуев - Не от мира сего-3 Страница 28

Но не только правильная обувка позволяла двигаться, не принося ущерба своему здоровью, еще нужен был «железный хлеб», чтоб его глодать в путешествии. Помимо ячменя и собственно железа в состав его входят всякие разные добавки. Капелька щелока, щепотка золы, на кончике ножа яд гадюки черной, на зубце вилки — сокрытый яд лягушки, на ногте мизинца — муравьиный яд. И самое главное — пчелиный мед в избытке, чтоб приятней кушалось. А иначе — никак. Погибает организм в кротовьих норах, не выдерживает скоростей, теряется из крови гемоглобин.

Но даже не это главное — не может человек управлять временем, это доступно только Господу. Так и теряются под землей целые народы, хотя на самом-то деле — это мы для них теряемся. Потому что время у нас становится разное.

Вот и ушла чудь, обвалился ее Китеж, размылся, затерявшись то ли в прошлом, то ли в будущем. Дело давно минувшего.

И народ меря помнил то прошлое родственного ему человечества. А раз помнило, то и ушло другим путем, наземным. Или, вернее — морским. За что на берегах Сены и прозвали их «моринами». Прозвали, конечно, кельты, потому как с пониманием относились к таким вот перемещениям, можно сказать, даже с уважением. Куда идете-то? Так путем Уллиса[47]. В поисках лучшей доли? Свою долю с собою нести.

Осели меря у устья Сены, потому как никому не мешали, да и им вреда никто не причинял. Так и зажились слегка. Все собирались дальше идти, но что-то сдерживало, что-то не позволяло двигаться. Толчок был нужен, но его пришлось ждать несколько поколений.

Хольдер сызмальства знал о предстоящем пути, но также с младых лет жил с мыслью, что случится он потом, нескоро, в будущем. Жил себе, поживал, ни сном, ни духом, что где-то далеко на юге скрестили свои словесные копья в велеречивых баталиях святые отцы, бросаясь со всем им доступным пылом и жаром на догмат о филиокве. Кто-то считал, что Дух святой исходит от Отца, кто-то — что от Отца и Сына. Вот и весь спор. Не потому, что есть Святая Троица, а потому — какая она, будто от этого зависит вся ее дальнейшая судьба. А в это же самое время в Александрии веселый дядька Арий вдруг заявил, что правильно вообще отрицать сущность Троицы. При этом он так много говорил, так заворачивал своими откровениями чужие мозги, что понять его могли всего лишь единицы, да и то, наверно, какие-то подставные единицы. Но его цитировали все и вся, потому что свои лозунги Арий вставлял в веселые песенки, которые сам и сочинял. Народ запел, да что там — заголосил. Где пьянка — там Ария поют, где кутеж — без Ария не обойтись. Оболванил население Египта, за прочую Африку принялся. Но тут вселенский собор настроился решительно, обозвал песни «арианской ересью» и повелел с нею бороться самым решительным образом. И опять понеслась чистка рядов в стане верующих и не очень. Раскол это дело называется, что для разрушения Веры — самое страшное оружие. Православные — это те, что за Святого Духа от Отца, и католики — тот же Святой Дух от Отца и Сына. А еще ариане и прочие манихеи с богомилами. Мочи козлов! Если сам не козел.

Споры святых отцов не привели к истине, они вполне закономерно привели к склоке. Любая склока в человеческих рядах всегда приводит к конфликту, где самое почетное место отводится резне.

Войны и убийства покатились по всей Европе, причем, со всех сторон они были благословлены[48]. Впрочем, народ к этому делу отнесся с понятием: если не убивать друг друга, то как же тогда жить? Имя Господа оказалось забыто, причем это совершалось вполне злонамеренно. Но народные прозвища, которые были неофициальные до легкомыслия, сохранились.

Из валлийских краев пожаловал Творец на этот раз — быть ему Велесом, да, к тому же «скотьим богом», потому как и в Шотландии он часто бывал. Творец — он наследник всего мироздания, причем в самом буквальном смысле[49]. Но прозвище прозвищ все равно приводило к единому Господу: Велеса опасливо именовали «Буйным», в то же самое время «Бешеный дух» — это Один.

Однако все так, да не так. «Oh my God!» — вскричат жители Британских островов, а германцы в согласии закивают головами. «Позвольте», — ответят им интернациональные примерные прихожане. — «Какой God? Православный, или католический?» Почешет народ в голове, да и решит: мочи козлов!

Тору такой порядок событий нравился даже меньше, чем мере Хольдеру. Поэтому он и взялся за копье, а уж затем и за меч свой, более известный, как Эскалибур, а молот приберег на всякий пожарный случай. Не хотелось постоянно рукавицу для молота держать за пазухой. Ну и давай они биться. За Тором — правда, против него — ложь, у которой, как известно, больше шансов в противостоянии. А тут и Хольдер на подмогу прибыл. Было у Христа двенадцать апостолов, а у Артура нашлось двенадцать рыцарей, расселись все за круглым столом, вождь мери в том числе, и порешили: дадим бой, а иначе нам удачи не видать.

Вот такая, блин, вечная молодость[50].

После гибели Хольдера меря все равно не тронулась в свой путь, будто бы страшась его. Они сотворили для погибшего вождя могилу типа склеп, сам Артур и некоторые из его «Рыцарей Круглого стола» преклонили перед ней свои колена, тяжелым молчанием поминая упокоенного здесь товарища. Новое руководство народом ни в чем не уступало прежним властьимущим, разве что с Артуром отношения постепенно свелись на нет.

Зато склеп Хольдера сделался своего рода святыней. Поэтому-то и велика была сила гнева, когда обнаружилось, что он осквернен и разграблен. Осквернители постарались загадить могилу вождя так, словно, унижая памятные камни, возвеличивались сами. Устроенный за склепом каменный вавилон[51] был смешан и запутан, сейды по краям порушены, все дары, покоящиеся в погребении, разворованы, а сама могила сровнялась с землей и сделалась отхожим местом. Самоутверждались люди и возвеличивались на славу[52].

Это сколько труда нужно было вложить, чтобы учинить такие разрушения, недоумевали меря. Слэйвинов отлавливали долго, но методично. Некоторые успели к моменту поимки князьями заделаться, другие — семьями обрасти, но это ничего не изменило.

Зачем-то правитель мери вознамерился призвать к ответу подлых воров и осквернителей на прибранном, но не восстановленном месте святыни. Задумал он, может быть, и разумно, но не учел одного: слэйвины обладали всеми качествами, присущими прочим людям. А именно, пусть подлость у них в роду сверх меры, но трусами они не были. Храбростью перед лицом опасности не отличались, но отваги и мужества им было не занимать.

Слэйвины восстали. Их, причастных к учиненному непотребству оказалось изрядное количество, нашлись и лидеры — те, что князьями оборотились — времени организоваться им хватило.