Константин Нормаер - Сезон колдовства Страница 28

Те кто прислуживал мраку по своей сути были псами, которым предприимчивый хозяин вырвал не только клыки, но и когти. А пустой лай не вызывал у меня особого беспокойства. Зато мое представление произвело на исчадий неизгладимое впечатление. Чудо космической инженерии оказалось эффективнее самого грубого колдовства. А весь секрет скрывался в банальной анатомии: вместо устаревшего сердца, лет в семьдесят, я получил электро-сферический аналог, а вмонтированный в рукоять карабина заряд, реагирующий на отпечаток пальца, разработали еще в прошлом столетии. Так что наука в очередной раз сыграла мне на руку.

***

Слегка пухловатый и полысевший от излишества прожитых лет монах сидел на бревне возле потухшего костра. Над тлеющими углями возвышались две подпорки на которых покачивалось железное блюдо с бледно-желтым порошком. Нагреваясь, варево не спеша меняло цвет на красный. Когда чародейство было закончено, монах осторожно ссыпал застывшую суспензию в крохотное блюдце. Затем в ход пошла широкая кисть сделанная из гусиного пера и шерсти енота. Слегка смочив краску, монах принялся наносить толстые линии себе сначала на руки, а потом на шею и лицо. При этом он напевал весьма пошлую песенку, которую не подобало знать представителям церкви. Впрочем, вездесущих инквизиторов поблизости вроде бы не наблюдалось, поэтому певец вопил во все горло, на ходу придумывая все новые куплеты про неугомонного пекаря и двух его нескромных помощниц.

Когда работа была закончена — остаток краски из охры перекачивал в специальный ларец. Монах нехотя запаковал инструменты, и уже собирался было затушить костер самым естественным способом, как на поляну пожаловали непрошенные гости.

Я молча взирал на Патрика немного уставшим взглядом. Тот в свою очередь, приоткрыв рот, смотрел вовсе не на меня, а на сопровождавших меня исчадий.

— Церковник, — зло прошипела старуха.

— Конечно! А ты кого собиралась увидеть? — внезапно хохотнул Патрик. — Свинячего гремуля?!

Повернувшись к нам спиной, монах развязал лямки балахона и на костер обрушилась мощная струя.

— Итак, муренмук, умеешь ты удивлять. Ты что же подался в торговцы? — как бы промежду прочим поинтересовался монах.

— Ну если ты считаешь их ходовым товаром? — пожал я плечами.

Монах только хихикнул.

— В наши времена даже сопли можно выгодно фтюхать. Главное, определиться с ценой, и дело, прости господи, в шляпе. Но как я понимаю, у тебя немного иной подход?

— Совершенно верно, — согласился я.

Патрик закончил свое дело, небрежно вытер руки об рясу и бросив еще один недовольный взгляд на слепца и старуху, пригласил нас в свое скромное жилище.

Монахи-отшельники обычно селились в высокогорьях или в устьях рек, подальше от постороннего взгляда и наезженных трактов. Но Патрик был не совсем одухотворенным лицом. Вернее не тем, кто ищет истину в уединение с природой. Он жил неподалеку от обители Клементины-провидицы и являлся обычным хранителем винных погребов и запасников ордена. Работенка непыльная: знай себе учитывай расходы и приходы, да не забывай дегустировать святой напиток в святую пятницу.

— Эй, а ну-ка постойте, куда это вы собрались? — остановил Патрик слепца, который решил прошмыгнуть внутрь.

— Я следую за хозяином, — угрюмо ответил тот.

— За каким еще хозяином, поджарь тебе зад всевышний?! — всплеснул руками монах и покосился в мою сторону.

Мне оставалось лишь тяжело вздохнуть и признать правоту этих слов.

— И в каком это пункте первого договора сказано, что перегрины вольны марать себя зловоньем? — поразился Патрик.

— Поверь, это лишь вынужденная мера. — Я решил пока не вдаваться в подробности моего визита.

— Ну тогда и меня Всевышний одарил особой привилегией! — спокойно согласился монах и извлек из сумы ржавые кандалы.

Проводник и двуголовая восприняли свое пленение со сдержанной покорностью. Прошептали пару проклятий в адрес монаха пока он приковывал их к уключине, а в ответ услышали протяжное пение одного из псалмов. Повторив несколько раз стих из божьего послания, Патрик заодно решил отметить мракочад символом спасителя. Красный след от охры на щеке слепца засиял не хуже разогретых углей. Закусив губу, проводник взвыл от боли. А вот двуголовая перенесла выходку монаха с большей обидной. Зашептав слова задом наперед, она смачно харкнула ему в след. Но промахнулась. Отскочив в сторону, Патрик наставительно погрозил поводырю пальцем и захлопнул за собой дверь.

Внутреннее убранство хранителя и дегустатора винных погребов выглядело не просто скромно, а до неприличия бедно: несколько деревянных полок, стол и простенькие стулья без спинок. В качестве кровати использовалась деревянная скамья в локоть шириной. На такой не то что спать, сидеть-то неудобно. С утварью дела обстояли еще хуже: глиняные кружки, кувшин, треснувшая тарелка и одинокая, почти прогоревшая, свеча.

— Я знал что в обители дела обстоят не так хорошо, но чтобы настолько… — развел я руками.

— Ты мне зубы-то не заговаривай, — предупредил меня Патрик. — Я в казначеи к ордену не набивался… Мне и плошки достаточно будет. А за святых коршунов не волнуйся. Их кошельки продолжают пухнуть от подаяний, да золотые оклады статуй не стали бледнее. Лучше расскажи перегрин, какая нужда заставила тебя связать свой путь с этими жалкими выродками?

Усмехнувшись, я снял шляпу, отложил в сторону «Игрока» и осушил стакан воды.

Патрик всегда умел зрить в корень. Именно за это и поплатился. И не только своей кардинальской шапочки и мраморного перстня. Впрочем, всех подробностей этой истории не знал даже я.

— Итак, ты будешь говорить или решил перевести у меня всю воду и отправиться восвояси? — Отставив кружку в сторону, Патрик взялся за кувшин и переставил его подальше от меня.

— Ну хорошо, — быстро согласился я. — Правда, мой рассказ не будет столь увлекательным как тебе хотелось бы.

— Ничего страшного, мое любопытство давно оскудело до размеров безразличия. Так что давай, начинай свое занудное бурчание, муренмук.

Опустив взгляд, я тяжело вздохнул.

Мне потребовалось час, или около того, чтобы описать свою последнюю вахту во всех подробностях начиная с перепутья и заканчивая разговором с кардиналом Гардиушом Бланом.

Патрик был благодарным слушателем — не перебивал и не задавал лишних вопросов. А когда мне больше нечего было сказать, присвистнул и раскурил трубку.

— Да, дела… Стало быть недостаточно мы отмаливали свои грехи.

— Считаешь все дело в святой инквизиции? — грустно улыбнулся я.