Эрик Эддисон - Змей Уроборос Страница 28

— Трех самых знаменитых капитанов на свете, — перебил его Ла Фириз.

— Воистину это правда, — сказал Корунд. — Он нанял их, и дал им корабли, солдат, лошадей и столько всякого оружия, сколько никто не видел за сотни лет, и послал их куда? В богатые и приятные земли Бештрии? Нет. В Демонландию? Даже не близко. В эту Ведьмландию, в которой он с двадцатой частью своей армии рискнул всем, потерпел поражение и погиб? Нет, но в проклятые адом дикие земли Верхней Чертландии, где нет ни деревьев, ни воды и ни одной живой души, которая могла бы платить ему дань: только странствующие банды диких Чертей, в карманах которых больше жуков, чем пенни, клянусь вам. Или, быть может, он собирался стать королем дьяволов воздуха, призраков и хобгоблинов, которых только и можно найти в этой пустыне?

— Нет никаких сомнений, что в Моруне можно найти семнадцать видов дьяволов, — сказал Корсус, так громко и неожиданно, что все повернулись в его сторону. — Огненные дьяволы, воздушные дьяволы, наземные дьяволы, если их можно так назвать, и подземные дьяволы. Нет никаких сомнений, что семнадцать их, и еще семнадцать видов хобгоблинов, и если у меня будет настроение, я назову их всех наизусть.

Мрачным и серьезным было тяжелое лицо Корсуса, с мешками под налитыми кровью глазами, отвислыми щеками, толстой и выпяченной верхней губой, и колючими серыми усами и бакенбардами. Он ел в основном то, что вызывало жажду: маринованные оливки, каперсы, соленый миндаль, анчоусы, копченые сардины, жаренные сардины с горчицей, а сейчас откинулся на подушку, ожидая соленый свиной окорок и готовясь к новым возлияниям.

— А кто-нибудь знает, — спросила Леди Зенамбрия, — что случилось с Зелдорниусом, Хелтераниусом и Джалканаиусом и их армиями?

— Вроде бы я слышала, — ответила Презмира, — что блуждающие огоньки завели их в Гиперборею, где они стали королями.

— Боюсь, сестра, что это бабьи сплетни, — сказал Ла Фириз. — Шесть лет назад я путешествовал по пустошам Чертландии, и слышал множество вздорных рассказов о них, но ни одного внушающего доверие.

И вот четверо слуг вынесли на большом золотом блюде свиной окорок, обложенный луком, ибо был он огромен и тяжел. И сверкнул свет в тусклых глазах Корсуса, когда увидел он его, и Корунд встал с наполненным до краев кубком, и закричали Ведьмы: — Песню, песню об окороке, Корунд! — Огромный как бык стоял Корунд в красно-коричневом бархатном камзоле, подпоясанный широким поясом из крокодиловой кожи, отделанной золотом по краям. С его плеч свисал плащ из волчьей шкуры мехом внутрь, снаружи обшитой фиолетовым шелком. Дневной свет почти исчез, и только свет от светильников, который пробивался через пар, поднимавшийся от множества блюд, освещал его лысую голову, на которой осталось по краям несколько седых локонов, проницательные серые глаза и длинную густую бороду. Он крикнул: — А вы помогайте мне, милорды! и если кто-нибудь не подхватит припев, я больше никогда не полюблю его! — И голосом, похожим на звук гонга, он запел песню об окороке; и все с такой силой ревели припев, что тарелки на столах тряслись и звенели:

Окорок свиной, окорок свиной,Приходи, родной.С острыми зубами, вкусными ногами,С кружкой налитой.Все могу я спеть, все могу я съесть,Мастер-повар здесь!Вот же она я, говорит свинья,Режь и ешь меня.Утка, Гусь, Верблюд, спляшут и споют,Добрые друзья.Все могу я спеть, все могу я съесть,Мастер-повар здесь!Пивом оболью, и вином залью,С головы до ног.С коркой пирога, с ножкой гусака,Будешь ангелок.Все могу я спеть, все могу я съесть,Мастер-повар здесь!Окорок свиной, будешь только мой,И ничей другой.Я люблю тебя, скушаю, любя,Милый, дорогой.Все могу я спеть, все могу я съесть,Мастер-повар здесь!

Когда окорок разрезали и до краев наполнили кружки, приказал Король: — Позовите моего карлика, и пусть он позабавит нас смешными ужимками.

И в зал вошел гримасничающий карлик, одетый в камзол без рукавов с желтыми полосами, сделанный из поддельного бархата. За ним по полу тянулся длинный безжизненный хвост.

— Какой отвратительный карлик, — сказал Ла Фириз.

— Не говорите об этом вслух, князь, — усмехаясь сказал Кориниус. — Вы не знаете его талантов. Именно его Король Горис XI — да славится его память! — послал в Гелинг к Лорду Джуссу и лордам Демонландии. И мы проявили к ним величайшее вежество, послав им этого полоумного послом.

Карлик, к величайшему удовольствию Лордов Демонландии и гостей, начал кривляться, и еще принялся вышучивать Кориниуса и Князя, назвав их двумя павлинами, яркое оперенье которых никто не может отличить друг друга; оба лорда заметно обиделись.

Потом, когда вино согрело сердце Короля, он обратился к Гро и сказал: — Радуйся, Гро, и не сомневайся, что я исполню свое слово и сделаю тебя королем в Зайё Закуло.

— Повелитель, я навсегда предан вам, — ответил Гро. — Но мне кажется, что я совсем не гожусь для того, чтобы быть королем. Я всегда помогаю другим добиться счастья, но не себе.

В это мгновение Герцог Корсус, который, растянувшись на столе, почти спал, внезапно крикнул сильным, хотя и осипшим голосом: — Пусть поджарят меня дьяволы, если ты не сказал правду! И не боись, что твое счастье махнуло хвостом. Дайте мне немного вина, полный до краев кубок. Ха! Ха! Ведьмландия! Ха! Ха! Ты победишь! Эй, Король, когда вы наденете корону Демонландии?

— Корсус, — сказал Король, — неужели ты пьян?

Но Ла Фириз сказал: — На Островах Фолиотов вы поклялись соблюдать с Демонландией мир, и дали страшные клятвы навсегда отказаться от попыток владычества над Демонландией. Я надеюсь, что все ссоры закончились.

— Да, так оно и есть, — ответил Король.

Корсус слабо хихикнул. — Вы сказали хорошо: очень хорошо, Король, очень хорошо, Ла Фириз. Наши ссоры закончились. Нет места для них. Потому что, смотри сюда, Демонландия — это зрелый фрукт, готовый упасть в наш рот. — И, запрокинув голову назад, он широко открыл рот и поднес к нему садовую овсянку, с которой капал жир, держа ее за одну ногу. Птица выскользнула из его пальцев, упала на щеку, соскользнула на брюхо, а потом и на пол, запачкав соусом его медную кольчугу и рукава его светло-зеленого камзола.

Кориниус разразился смехом, но Князь Ла Фириз вспыхнул от гнева, нахмурился и сказал: — Только рабы, милорд, смеются над пьяницами.

— Тогда сиди молча, Князь, — сказал Кориниус, — иначе тебя самого так назовут. Что касается меня, то я смеюсь над своими мыслями, и нет среди них ни одной низкой.