Кирилл Берендеев - На перекрестках фэнтези Страница 28

Я сам не знал, чего боялся. Может быть его странного, пристального взгляда. На короткое мгновение мне показалось, что я сам мог быть человеком, который сидит на камне и смотрит в глаза тигру. И это было страшно. Или меня испугал его запах, не похожий ни на один из запахов долины?…

Я проснулся, но продолжал лежать неподвижно, все еще глядя на него, и мне чудилось, что я вижу со стороны, издалека, неподвижную фигуру человека, и зверя, распластавшегося на земле. Мне казалось, что я потерял часть себя, и она ушла вместе с тем человеком. Наверное, он знал, как мне вернуть ее, блуждающую в ледяной пурге по ночам, знал, как прогнать сны.

Мне нужно найти его. Человека со странными глазами, который не боится меня.

Снег опять шел всю ночь. Густой, мягкий, бесшумный. Я лежал в палатке и слушал, как он засыпает долину, горы, весь мир… Он сгладит следы нашей возни у лагеря, выровняет глубокие полосы, оставленные полозьями саней, прикроет палатку. Я чувствовал себя лежащим под белым, теплым одеялом. Звуки тонули в этом снегу, стирались расстояния, и глубокий покой растекался по земле вместе с тишиной.

Один раз у меня в ногах завозился Волк, которого я привел в палатку, вопреки всем правилам северной походной жизни. Он должен был спать снаружи, в норе, вырытой в снегу, но в эту холодную ночь, когда обостряется чувство одиночества и опасности, мне особенно не хотелось оставаться одному. Стив уехал на рассвете, забрав с собой всю упряжку собак и оставив мне только Волка, второй карабин и обещание вернуться завтра к вечеру, то есть уже сегодня…

Утро было немного сумрачным. В воздухе еще носились одинокие снежинки, но снегопад закончился. Я пустил Волка побегать, зарядил в фотоаппарат новую пленку и навел его на восток, туда, где голубел острый пик, окутанный тяжелыми облаками. Клык Дракона. Обледеневшая вершина, похожая на кристалл с несколькими глубокими разломами, темнеющими на холодных гранях…

Я сделал несколько снимков, когда вдруг услышал у себя за спиной странный звук — фырканье, отчетливое и громкое. Обернулся. И обомлел. Тигр стоял совсем рядом, видимый до последней полоски, и внимательно обнюхивал палатку. Не обращая на меня никакого внимания, он осмотрел лыжи, сунул голову в палатку и снова звучно фыркнул. Я быстро взглянул в сторону карабина, движение неосознанное, но вполне оправданное — ружье стояло у поленницы, слишком далеко, чтобы успеть до него дотянуться. Все давно забытые первобытные страхи, в которых я, кажется, обвинял Стива, шевельнулись вдруг и в моей душе. Мирная обстановка лагеря, который всегда казался мне надежным убежищем, превратилась в нечто, напоминающее плохую декорацию, во что-то типа тонких картонных щитов, которые зверь мог опрокинуть одним ударом лапы. Милая бесцеремонность, с которой он уронил в снег альпеншток, поразила меня больше, чем его рычание и следы на снегу. Вчера он был серебристым призраком, мудрым и благородным хозяином гор, во владения которого я попал случайно, сегодня он явился ко мне домой и нахально пытается огрызть кусок ремня, натянутого на одном из углов палатки. Не знаю, что бы я сделал, если бы карабин оказался рядом. Надеюсь, что выстрелил бы в воздух и только.

Тигр, наконец, оставил в покое палатку и обернулся ко мне. Он узнал меня. Не знаю, почему я так решил, но его выразительная морда изобразила что-то типа вежливого интереса, он приблизился на шаг и совершенно по-кошачьи сел в снег. Наверное, это было приглашением к беседе.

— Привет, — сказал я негромко, отметив мимоходом легкую хрипоту в своем голосе. — Ты в гости или… на охоту?

Тигр навострил уши, прислушиваясь, потом приподнялся, переступил передними лапами по снегу и снова сел. Мне показалось, что он чего-то ждет, и моя недогадливость ему не нравится.

— Я бы угостил тебя чем-нибудь, но хлеб ты, наверное, не будешь, а весь сыр съел еще вчера.

Требовательное выражение в его глазах сменилось нетерпением, но я по-прежнему не понимал, чего он хочет от меня.

— Послушай, ты не испугаешься, если я сфотографирую тебя? — я медленно поднял фотоаппарат, привлекая к нему внимание тигра. — Вот этим. Это не ружье, тебе не будет больно.

Тигр не пошевелился, оставаясь в своей эффектной позе на фоне палатки.

— Смотри сюда.

Я чуть отодвинулся, опустился в снег, чтобы зверь попал в кадр целиком, навел резкость, но именно в это мгновение из-за поленницы выскочил Волк.

Он сидел в пол-оборота ко мне и крутил в руках какую-то странную штуку, темную, чуть поблескивающую, и явно несъедобную. Я подождал, пока человек заметит меня, и подошел ближе. Его глаза широко распахнулись, и в них мелькнула какая-то странная торопливая дрожь, словно рябь по спокойной воде. Он как будто бы не испугался, но… я потянул носом воздух… он не испугался. Удивился, растерялся, но свою штуку из рук не выпустил. Надо было показать ему, что я сыт и пришел не охотится, поэтому я сел в снег и посмотрел на него. Человек заговорил. Наверное, он уже догадался, зачем я пришел. Его голос звучал немного прерывисто, но приятно для слуха, я понимал не все, хотя слушал очень внимательно. Но пока он не говорил ничего важного. Это чувствовалось по интонациям. Он опасался, что я пришел охотится, но ведь я показал, что сыт, и потом, он должен был знать, что никто кроме него не поможет мне стать прежним. Человек вдруг поднял свою железную штуку. Он поднес ее к лицу, и я увидел, что у него есть еще один глаз, огромный, блестящий с черной пустотой на дне. Глаз мне так не понравился, что я едва не зарычал на него, но сдержался, вспомнив, что человек хочет вернуть мне прежний покой… И вдруг, неизвестно откуда, рыча и захлебываясь от бешенства, выскочил лохматый пес. Человек вскрикнул и бросился к нему, пытаясь удержать, а он огрызался и осыпал меня всеми известными ему ругательствами.

— Ну, ты, полосатый! Только попробуй подойти к хозяину!

Надо было проучить пса за нахальство, но он принадлежал этому человеку и готов был защищать хозяина, хотя я мог прихлопнуть его одной лапой.

— Успокойся, лохматый, и никогда не пытайся съесть то, что больше тебя.

— Я еще вчера почувствовал твой мерзкий кошачий запах! Убирайся отсюда!

— Слушай, лохматый, я не собираюсь трогать твоего хозяина, я пришел не на охоту, хотя ты слишком глуп, чтобы понять это.

Он крутился на месте, пытаясь вырваться из рук человека и добраться до меня, а я смотрел на пса сверху вниз, и наслаждался его бессильной яростью.

— Ты — полосатый вор! Хозяин застрелит тебя, а из твоей шкуры сделает ковер и постелит его у себя в палатке.

— Смотри, не подавись от злости. А то твоему хозяину придется сделать ковер из твоей жалкой шкуры… если только он не боится блох.