Александр Доставалов - Ожог от зеркала Страница 28

Уходившие семнадцать уже ни на что не надеялись. Ноги мокры, избиты и истерты. Каждый шаг как крохотная голгофа, бесконечная пытка движением. Уводивший людей карельский воин прекрасно понимал, что при таком темпе завтра двигаться никто не сможет, но давать отдых не собирался.

Если не оторваться, завтра уже некому будет двигаться. Рыцари вырубят всех.

Собачий лай раздавался всё ближе, разбойники почти слышали, как храпят рыцарские кони, а лес впереди, как на грех, становился всё прозрачнее. Они шли уже двенадцать часов, и сил практически не осталось. Разбегаться «брызгами» в магической сетке безнадёжно, и разбойники это знали. Измученный отряд шёл через заболоченный, заросший травой лес, надеясь выйти к родным озёрам – там ещё был какой-то шанс, вот только надо оторваться от страшной конницы в световой броне.

Оторваться не удалось.

Под высокой сосной, по-восточному скрестив ноги, сидели двое.

Чёрный камзол Лизо аккуратно лежал на траве – видимо, ткань позволяла такое обращение. Куртка Грача, при дневном свете казавшаяся темно-синей, висела на сучке, напоминая повешенного. Светлый кушак, затянутый простым узлом, препоясывал мощный торс. На Лизо узорчатый ремень светло-коричневой, хорошо выделанной змеиной кожи.

Оба мага раздеты до пояса и босы. Мощная грудь Грача курчавилась темным волосом, кожа Лизо была гладкой и бледной. Ни коней, ни слуг. Высокие сосны, обрыв, почти отвесно уходящий в воду, да темный изгиб реки – похоже, что здесь омуты.

Солнце подходило к полуденному пределу. Лизо и Грач, как должно, сидели к нему лицом, расслабленно опустив руки. Кисти развернуты в сторону солнца, грудь вздымается очень медленно, лица с закрытыми глазами неподвижны. Два бронзовых божка буддийской темы. Время от времени каждый переворачивал руки, проводил пальцами над землей, почти поглаживая хвоинки, и снова укладывал их в прежнее положение, принимая в ладони свет. Ничего особенного в этой картине как бы и не было, если только... В лесу стояла полная, совершенная тишина. Ни плеска, ни хруста, ни щебета. Только иногда, на самом пороге человеческого слуха, чудился какой-то звон. Прямо перед лицом Лизо подрагивал воздух – так дрожит над раскаленными камнями марево, – призрачной вуалью обволакивая бледные скулы. Грач, крючковатым носом, как у масок ацтеков, ничем подобным не выделялся. Глаза обоих были полуприкрыты, взгляд расфокусирован и затянут сонной поволокой. Всё в целом напоминало гипнотический посыл змеи, хотя никаких «кроликов» перед магами не было.

И ещё. Если бы гипотетический наблюдатель имел возможность присмотреться – а валчи не терпят зрителей на полуденных и полуночных сборах, то... И Грач, и Лизо отбрасывали странную двойную тень. Одна темным пятном лежала там, где и положено лежать тени. Вторая была более блеклой, почти призрачной, время от времени набухая, пульсируя изнутри чернотой и снова растворяясь в контур, и направлена была ровно в противоположную сторону.

В сторону солнца.

В городском парке планировалась потасовка.

Какой-то повод к ней имелся, он всегда находился, но особенно никого не интересовал. Каждый лунный месяц затевалась драка, без которой, как без пива, осенью никуда. Традиция. Неподалеку от густожития школяров стояла казарма бомбардиров. Будущих дружинников князя, таких же парней, держали не в пример строже. Только по выходным они покидали своё мрачного вида жилище, да и то если не было взысканий, зато в городе оттягивались на полную катушку. Курсанты-бомбардиры часто уводили «принадлежавших» школярам подруг. Им, разумеется, отвечали тем же. Сами девчонки с удовольствием подливали масла в огонь, некоторые даже коллекционировали выбитые из-за них зубы: мода такая дурацкая пошла, рассказывали, что одна красавица нанизала целое ожерелье. Каждую луну конфликтующие стороны «окончательно» учили уму-разуму соседей. Бомбардиры считались тупоголовыми и наглыми, во всяком случае, в уличной дразнилке обкатывались именно эти качества. Школяров обзывали «хомуты», по осени «пьяные хомуты», а иногда «кони». Символом Колледжа была радуга, и лет двадцать назад её начали нашивать на рукава зелёных форменных курток. Исполнение оказалось скверным – на радугу зигзаг смахивал только после третьего стакана, зато уличных трактовок у бледного коромысла было предостаточно. Давно уже куртки шили без всяких эмблем, ушла эта мода у начальства, и мало кто помнил, почему именно «хомуты», но эхом доставалось и сегодня.

С весны лунный счет был пять-два в пользу школяров. Организация бомбардиров была лучше, и физически они были крепче, но магические фортели школяров даже в самом «мягком» варианте делали своё дело.

И в казармах, и в густожитии предвкушали хорошую драку.

Серьёзное оружие запрещал строгий кодекс мальчишечьих стай – ни ножи, ни самострелы, ни тем более боевые жезлы в лунных потасовках никогда не применялись. А вот заклятия типа мокрого и чернильного полотенца, пакеты с фейерверочным порохом, мягкие цепи от самоходов и тому подобная ерунда была припрятана почти у каждого. Существовала даже своеобразная спецодежда: очень широкие штаны, похожие на робу землекопов, и крепкие куртки из «воловьей кожи», что реально были вовсе не из кожи, а твердеющего заклятия на лен. Недостатком робы была неприятная грубость «ткани», так что в народе эту кожу звали «чёртовой», но школяры, даже в поддатом виде понимавшие, что лишний раз поминать нечистого не стоит, предпочитали термин «воловья».

Иногда школяры и курсанты объединялись, вместе лупили посадских, но это было скучновато. Те правил не соблюдали, драки воспринимали серьезно, из-за чего сами же и страдали, организации путной у них не было, так, аморфные бригады по районам, мстительная и трусливая кодла. Ни одна из них не могла выдержать совместный удар чёрно-зелёных, а объединяться они не научились. Чёрными традиционно были рубашки бомбардиров.

Ярослав, закадычный приятель Никиты и Тараса, потасовки не жаловал. Даже пропускал, не в пример своим старшим товарищам, и не видел в драках никакого смысла. Ярик только перешёл на второй и был, что называется, «тихий мальчик». Впрочем, совсем уж не отлынивал, своих поддерживал, так что иногда праздновал локальную победу, а пару раз ему основательно надавали по ушам.

Ярослав сидел у входа в густожитие и ждал. Никита и Тарас опаздывали, что случалось и прежде. Он уже и дремать начал, но наползавший сон всё время прерывался визгливым разговором двух старух.

– Слышь, Михайловна, скоро опять заклятия подешевеют.

– Это почему это? – Всклокоченное месиво прикрытых грязной косынкой волос возмущенно заколыхалось. Михайловна выстукивала трубку в корзинку для бумаг.