Гарри Тертлдав - Император для легиона Страница 29

Спустя пять дней к ним явился посол Ортайяса. Сопровождаемый десятью всадниками, он подъехал к лагерю Туризина под вечер. Один из солдат держал в руке копье с белым щитом – знаком мира.

– Что нужно от меня ублюдку с сердцем цыпленка? – рявкнул Туризин, разрешив, однако, посольству приблизиться.

Солдаты Сфранцеза казались деревянными куклами – крепкая оболочка их скрывала внутреннюю пустоту, но сам посланник был человек совсем иного склада. Марк узнал в нем одного из приближенных Сфранцеза, но вспомнить его имени не мог. У Туризина проблем с этим не возникло.

– А, Пикридиос, рад тебя видеть, – сказал он, хотя тон его не соответствовал смыслу слов.

Пикридиос Гуделес со вздохом облегчения сполз с седла. Он плохо ездил на лошади, и даже беглый взгляд отметил бы, что поводья изранили его ладони. Руки у него были мягкими, белыми, единственная мозоль украшала средний палец чиновника. Бумажная крыса, подумал Марк, чувствуя, насколько ядовито это прозвище, данное солдатами чиновникам, и насколько оно соответствует истине. И все же, несмотря на свое партикулярное обличье, мешковатый Гуделес – человек, с которым следует считаться. В его темных глазах сверкали ирония и ум, а уверенность в себе и умение держать себя в руках говорили о том, что уже это позволяло ему стоять рядом с Ортайясом.

– Ваше величество, – обратился он к Туризину, встав на колено и наклонив голову. Гуделес не простерся перед повелителем, но сделал движение, очень близкое к тому. Некоторые солдаты Гавраса радостно вскрикнули, увидев, что посланник врага приветствует их вождя, другие зарычали от гнева, видя что церемониал не выдержан до конца. Даже сам Туризин немного растерялся.

– Вставай, вставай, – сказал он нетерпеливо.

Гуделес поднялся, смахнул пыль с элегантных брюк, но следующего шага не сделал. Пауза затягивалась. Туризин не выдержал:

– Ну, что теперь? Ты собираешься выдать своего бесполезного идиота? Какую цену просишь за это?

Под тонкими усиками – такими же, как у Варданеса, отметил Скаурус – губы Гуделеса дернулись, словно он услышал оскорбление, но не обратил на него внимания.

– Мой повелитель Севастократор, я нахожусь здесь только для того, чтобы исправить печальное непонимание между вами и Его Императорским Величеством Автократором Ортайясом Сфранцезом.

Солдаты гневно закричали, руки их потянулись к мечам, копьям, лукам.

– Подвесь этого ублюдка сушиться на солнышке! – крикнул кто-то. – Может быть, когда он подвялится, до него дойдет, кто настоящий Император!

Три или четыре солдата двинулись вперед. Выдержка на миг оставила Гуделеса – он бросил на Гавраса умоляющий взгляд. Туризин махнул рукой, приказывая солдатам отойти. Те медленно отступили, напряженные, как псы, которым хозяин велел стоять на месте и не брать добычу, принадлежащую им по праву.

– Что происходит? – прошептал на ухо Марку Гай Филипп. – Если этот мерзавец не воздает Туризину почести по всем правилам, его нужно вздернуть.

– Я знаю не больше, чем ты, – ответил трибун.

Учитывая горячий и вспыльчивый нрав Гавраса, Скаурус ожидал, что тот поступит с Гуделесом довольно жестоко, несмотря на посольский статус последнего – во время гражданской войны такие формальности нетрудно и забыть. Счастье Гуделеса, что рядом нет Комитты Рангаве, она уже разогревала бы щипцы для пыток, подумал трибун.

Туризин, однако, сохранял спокойствие. Будучи прирожденным воином, он все же кое-что смыслил в интригах – годы, проведенные в столице, научили его ловкости и придворным хитростям.

– Значит, ты не признаешь меня Автократором? спокойно спросил он Гуделеса.

– К сожалению, нет, мой повелитель, – ответил тот с полупоклоном. – Не делает этого и мой господин.

Посол смотрел на Туризина так, словно они вели поединок с саблями в руках.

– Значит, я просто проклятый мятежник?

Гуделес развел свои мягкие руки и виновато пожал плечами.

– Клянусь измазанной в дерьме бородой Скотоса, – возвысил голос Туризин, – почему же тогда твой великодушный господин, – он произнес это слово как ругательство, – все еще величает меня Севастократором? Это что, взятка? Он дает мне титул, зная, что титул этот ничего не стоит? Скажи своему драгоценному Сфранцезу, что меня так дешево не купишь.

Посол из столицы был явно обижен грубостью Гавраса.

– Я боюсь, что вы не все понимаете, мой господин. Почему вы не хотите оставаться Севастократором? Титул этот принадлежит вам сейчас по праву, как и во времена правления вашего горько оплакиваемого брата. Вы все еще остаетесь ближайшим родственником императорской семьи.

Туризин уставился на посла так, словно тот начал говорить на чужом языке.

– Ты, кажется, вовсе свихнулся? Сфранцезы не принадлежат к моей семье. Я не смешивал свою кровь с кровью шакалов.

И снова Гуделес сделал вид, что не слышит оскорбления:

– Неужели Ваше Величество еще ничего не знает? Как медленно доходят новости до этих отдаленных провинций!

– О чем ты бормочешь? – грозно спросил Гаврас, но в голосе его прозвучали тревожные нотки.

Он растерялся, и Гуделес нанес решающий, точно рассчитанный удар:

– Конечно же, Автократор окажет вам всевозможные знаки почтения и отнесется как к родному отцу, ведь вы замените ему покойного Маврикиоса. Прошло уже больше месяца с тех пор, как мой господин Ортайяс и Алипия Гавра обвенчались.

Туризин побелел как мел и низким от ярости голосом рявкнул:

– Убирайся отсюда, пока жив!

Гуделес и его охранники, позабыв про церемонии, прыгнули на коней и в страхе умчались прочь.

– Теперь Ортайясу придется изучать другую книгу, – ядовито заметил старший центурион. – Хотя если прежняя не превратила его в полководца, то новая вряд ли научит, что ему надлежит делать с женой в постели.

Вспомнив том военных мемуаров, который Сфранцез постоянно таскал под мышкой, Марк улыбнулся. Но позднее, в своей палатке, оставшись наедине с Хелвис, он взорвался:

– До чего же это грязно! Такая свадьба – все равно что насилие. Бедная Алипия! Соединиться с семьей, которую так ненавидел ее отец!

– Почему тебя это задевает? – спросила Хелвис. Она была уже на последнем месяце беременности, двигалась с трудом и часто вспыхивала по пустякам. Следуя своей горькой женской логике, она сказала:

– Разве не правда, что мы всего лишь пешки в борьбе за власть? И если исключить политику, какое тебе дело до Алипии Гавры?

– Мне жаль ее, – пробормотал трибун. – Тем более что свадьба эта, добровольная или насильная, отнимает у Туризина поддержку, которая ему так необходима для борьбы с Ортайясом. Политика грязная штука сама по себе, и этого довольно.