Ольга Романовская - Лепестки и зеркало Страница 29

  Подсудимый всхлипнул и взмолился отвязать его, взамен обещая вывернуть душу перед следствием.

  Брагоньер скептически скривил уголок рта, но приказал закончить пытку. Заклятье оцепенения спеленало рухнувшего на табурет господина Диюна. Тот дрожал мелкой дрожью, но соэр и не думал возвращать ему одежду. Делал он это намеренно - ещё один способ морального и физического воздействия.

  - Итак, я вас внимательно слушаю.

  Соэр старался не показывать усталости, хотя мечтал оказаться дома и хорошенько выспаться. Увы, подобного удовольствия он лишён уже три с лишним недели. Последствия не заставили себя ждать: уменьшилась концентрация внимания, усилилась раздражительность. Но Брагоньер отчаянно боролся и с тем, и с другим, не допуская и мысли о халатности в работе. Если потребует следствие, он будет не спать сутками, зато раскроет дело. Соэр не оставлял нераскрытых дел - ни одного за долгие годы безупречной службы. Как результат - доверие короля, кристальная служебная репутация, высокий пост и общественное влияние.

  - Я... я никого не убивал, просто проповедовал в храме. К бунту не призывал - это всё недруги наговаривают! Я... я никого из тех людей, которых убили, не знаю.

  Обычные слова, повторяемые разными обвиняемыми. Они наводили скуку.

  - У вас есть алиби?

  - Да, господин соэр, я всё время на виду. У меня лавка, я за прилавком стою. А когда не стою, я в храме Сораты или кабачке 'Весёлая свинья'.

  - Проверим. Но против вас данные экспертизы. Ошибиться маги не могли.

  - Господин соэр, проверьте ещё раз! - взмолился господин Диюн.

  Брагоньер проигнорировал его слова: одежда из дома обвиняемого давно лежала в лаборатории. Но это мало, что даёт: частицы с верёвки неимоверно хрупки и рассыпались после анализа. Однако перчатки и одежду можно проверить на следы косвенных улик: кокаина, лепестков, зеркал, той же верёвки.

  - Скажу честно, господин Диюн, пока вырисовывается смертная казнь. Улик много, внешность совпадает, мотивы преступления тоже...

  - К-к-какие мотивы? - испуганно выдохнул обвиняемый.

  - Убийство на почве морали. Ваша теория ведь...

  - Она не моя! - перебив соэра, выпалил господин Диюн.

  Брагоньер цепко ухватился за его слова, на время отложив перо: одновременно с допросом он набрасывал в блокноте список мероприятий по делу:

  - А чья же? Разве не вы написали некую статью о падении нравов? Минуту, я сейчас её достану.

  Он открыл папку и, порывшись, извлёк пачку рукописных листов, испестрённых кляксами и жирными пятнами. Хмыкнув, зачитал название: 'О непристойной жизни и попранных заветах небожителей, вероломстве в личном и общественном поведении жителей королевства Тордехеш'.

  Брагоньер мельком ознакомился с этим трудом, но читать смог только по диагонали, придя к выводу, что автор напрасно извёл бумагу. Упуская из виду смысловую нагрузку опуса во славу строгой морали, написан он был несуразно, без согласования с логикой и правилами литературного языка. Чего только стоило: 'Я так понимаю: если делил с кем кров, то всё, повязан узами дружбы. То есть друг дружку предавать нельзя. Ежели кто делает, то дурной человек. Беря в доме чьём ложку, ты уже семья хозяину'.

  - Это не я придумал, вернее, я, но взял мысли учителя.

  - Какого учителя? Имя, фамилия, адрес?

  - Да мы в 'Весёлой свинье' разговорились. Знаете, там подавальщица была - срамная девица. Грудь оголяла, глазки мужчинам строила...

  - Непристойное поведение? Проституция? - в блокноте тут же появилась запись о кабачке 'Весёлая свинья'.

  - А как ещё назовёшь, когда платье не под горло? Срам, конечно. У честной женщины только ямочка на шее видна, а очи всегда долу.

  Господин Диюн увлёкся, попытался клеймить модниц, но соэр вернул его к сути вопроса.

  - Так вот, замечание ей сделал, она окрысилась. Противно стало, хотел уйти, а тут ко мне человек один подсел, посочувствовал. Мы потом часто в моей лавке сидели. Он-то глаза мне открыл, подтолкнул нести свет людям, души врачевать то есть. Сказал, что вместе мы искореним скверну.

  - Идеи нравственности его?

  - Половина статьи - да, господин соэр, каюсь. О падении нравов, особенно среди женщин.

  - И как же этот некто призывал врачевать их? - прищурился Брагоньер.

  - Всеми возможными способами, господин соэр.

  - И убивать? Вы ведь призывали сурово карать нарушителей морали, - напомнил соэр, постукивая пальцами по столу. Скука прошла, появилась уверенность, что пальцы поймали конец нужной ниточки. Либо он добьётся признания господина Диюна, прижмёт его к стенке и благополучно отдаст судье, либо тот выведет на хвост убийцы. В любом случае, сегодня будет, что обдумать.

  - Если потребуется. Он говорил, что иногда зло так глубоко проникает в душу, что уничтожить его может только смерть. Это не убийство, а... какой-то акт. Точно, акт божественной справедливости!

  Обвиняемый замолчал, с надеждой уставившись на Брагоньера. Потом робко попросил снять заклятье: 'Я никуда не убегу, слово даю'. Соэр придерживался другого мнения и просьбу проигнорировал. Его больше интересовала правдивость или ложность показаний: с этим Брагоньер пока не определился.

  - И как звали вашего таинственного наставника?

  - Он говорил, что его ищут, хотят повесить, поэтому не называл полного имени: боялся, что даже я выдам.

  - И всё же? Иначе я приму ваши слова за фантазии.

  - Цинглин.

  Увы, имя не редкое: в Тордехеше сотни Цинглинов. Есть среди них и аристократы, и крестьяне. Да и кто сказал, что имя не выдумка? Жаль, нельзя выдать ордер на исследование разума: оно наносит необратимые последствия сознанию и проводится только в ходе следствия по высшим статьям Свода законов и наказаний.

  - Кто-нибудь ещё видел этого Цинглина?

  - Да. Хозяин 'Весёлой свиньи', соседка. Он ведь дома у меня бывал, а потом пропал. Полгода назад. Сказал, что покидает страну, завещал мне своё дело.

  - Что-то конкретное?

  - Проповеди. С тех пор в храм Сораты и хожу... То есть ходил, господин соэр.

  - Хорошо, допустим, я вам верю. Для протокола: вы утверждаете, что некий Цинглин крайне негативно относился к свободе нравов и просил проповедовать свои идеи?

  - Всё верно, господин соэр. И открыл мне глаза, позволив узреть истину.

  - Как он выглядел?

  Господин Диюн замялся. Нахмурился, силясь вспомнить. Ему по-прежнему было зябко. Стоявший у двери солдат по знаку Брагоньера вышел и вернулся с исподним и арестантской робой. Обвиняемого, как куклу, одели и усадили обратно на табурет. Тот сердечно поблагодарил соэра за заботу и извинился за то, что мало чем может помочь: