Глен Кук - Меченосец Страница 29

В пещере его ждал миньяк Алер.

10

Анзорг

Готфрид — рука на эфесе — кинулся на вентимильца. Гасиох захохотал.

Снова, будто растешь, смотришь на смертных сверху вниз. И воет в ножнах Добендье, требуя свободы и крови.

Свита миньяка, воины да колдуны, отпрянула. Конь Меченосца вздыбился, замолотил копытами, заржал. Вперед — смять, раздавить!

Но Алер не двинулся с места.

Готфрид впервые видел его без доспехов. У Касалифа повелитель предстал существом в черной броне, копией тоала. Сейчас при нем ничего не было, кроме церемониального кинжала на поясе; пешком, и одет не по-походному. Может, это и не миньяк, а какой-нибудь советник или наместник?

На голове его, полускрытая густой темной шевелюрой, блеснула гладкая золотая змейка с рубином в пасти. Чужая память подсказала: еще одно чудо библиотеки, секретное оружие Грелльнера. С помощью знаменитой диадемы Ордроп тот проникал в людские сердца и умы, выуживал сокровенные желания и слабости, чтобы потом извратить, сыграть на них. Любой, взглянувший на камень, поддавался его власти.

Лишь миньяк мог носить венец, на нем зиждилась вся его власть.

Алер медленно раскинул руки, показывая, что безоружен, затем зазывно посмотрел на Готфрида, и тот, поддавшись искушению, перевел глаза на рубин.

Повелитель Вентимильи застонал и отшатнулся, прикрыв ладонью лицо, а юноша едва удержался в седле: на мгновение показалось, будто чудовищное ничто, небыть сосет его разум.

Миньяк и Меченосец переглянулись. Свита отступила на безопасное расстояние. Тоал подошел ближе.

По земле скользнула тень. Готфрид посмотрел на летуна, затем — на Алера. Странно, он ожидал встретить постаревшую копию Гердеса Мулене, а миньяк оказался крепким жилистым мужчиной, чуть за тридцать, с лицом вовсе не злым, а улыбчивым. Правда, колкие глаза постоянно что-то оценивают, рассчитывают. Окна в холодную, темную душу того, кто непрестанно думает, как преумножить свою власть и силу. Алер напоминал Йедона Хильдрета, столь же упорного и упертого.

Алер снова раскинул руки.

— Подходи ближе, Меченосец. Поговорим!

Добендье жадно задрожал.

— Убей его, пока можешь! — взмолилась Лойда. — Он обманет тебя!

— Несомненно. Или я его.

Готфрид не боялся. Миньяк явно искал не драки, а мирного соглашения. Переборов мысли о Касалифе, юноша сказал:

— Я слушаю!

— Здесь?

— Хорошо, в библиотеке, — согласился Меченосец, озираясь. — Ты и я, никого больше.

Он стиснул эфес, глядя противнику в глаза.

— Не исключаю, что вернется лишь один, — добавил юноша.

Гасиох снова расхохотался.

— В библиотеке? — переспросил миньяк.

— В подземном городе, где ты откопал этих чудищ. — Готфрид указал на тоала.

— Ты про Анзорг? Так пойдем.

Алер слов попусту не тратил.

— Не уходи! Они меня в жертву принесут! — завопила Лойда.

Башка глумилась и хихикала, а меч, хоть и в ножнах, довлел над душой, вытягивал все живое, оставляя лишь равнодушие. Принесут, не принесут — мне какое дело?

— Тебя никто не тронет, — сказал миньяк, глянув на свиту, и будто в камне высек, незыблемо и нерушимо.

Демон тоже не хотел оставаться, но уговаривал взять его с собой без особой страсти.

— Только кота в мешке не выторгуй, — посоветовал он на прощание.

— Не пойму я тебя.

— Вот и ладненько-чудненько! Какая ж от меня забава, если я ясненький-понятненький буду? Ровно ведь никакой.

Тоал разрешения не спрашивал. Он спешился, взял копье и двинулся следом.

— Сгинь! — приказал Алер. — Морхард Хогребе, повелеваю: иди, откуда пришел! Именем Хучайна Великого заклинаю, изыди!

По спине Готфрида пробежал холодок. Где же он слышал это имя? Кажется, из гномьего рассеянного бормотания. Хучайн — ровня Зухре, иногда друг, чаще — соперник.

Мертвец не отставал.

— Этого я и боялся, — вздохнул миньяк. — Разрыв полный.

— Если имя Хучайна бессильно, может, он меча Зухры послушается?

— Не стоит, пусть идет. Если не ошибаюсь, с тобой его бестелесный собрат — его-то не остановишь.

Готфрид пожал плечами и последовал за миньяком, но тоал Морхард вдруг застыл, будто прислушиваясь. Постоял так немного, затем отковылял на три шага и уселся на камень. Получил приказ от Нероды?

Алер вел в туннель, явно выкопанный недавно. Пройдя с десяток шагов, он замер и произнес нараспев:

— Внемли: пред тобой дитя отца, Хучайна Великого, и носитель гнева матери, Зухры Скорбящей, Убийцы Сына! Трижды я повторю: впусти нас! Впусти нас! Впусти нас! Во имя Хучайна Великого — впусти!

Во тьме зашевелились. Лица юноши коснулась шелковистая паутинка, словно проворные, волшебно легкие пальцы. Непрошено на языке родились слова: «Во имя матери, Зухры Владычицы Моря, — впусти!»

Ощущение на щеке исчезло.

— Пойдем! — позвал Алер.

Коридор был короче и куда удобней бесконечных подземелий Рогалы, но, преодолев его, Готфрид вздохнул с облегчением. Отделаться от ощущения, что в темноте, совсем рядом, движутся голодные древние твари, не получалось.

— Это и есть Анзорг, царство вечного мрака, — пояснил миньяк. — Город ночных людей — тех, кого в ваших легендах зовут эльфами и троллями. К сожалению, в Войне Братьев погибли почти все, остались лишь стражи у входа. В конце битвы выжившие хотели схоронить уцелевшее добро здесь, под надежной защитой, но не успели. Рассчитывая спастись, они не учли слишком многого. Прежде всего, меч по имени Добендье и щит Дрибрана.

С минуту Готфрид стоял, оцепенев от изумления: насколько хватало взгляда, простиралась исполинская пещера, и — поселение под ее сводом. Тысячи, миллионы летучих огоньков плавали и кружились над ним, подхваченные сквозняком. Искорки порхали, метались шаловливыми бабочками, ныряли, стремительно взлетали, будто стрижи ввечеру. Разноцветные, игривые, они то и дело вспыхивали новым оттенком, словно заскучав от прежнего.

— Что это?

— Неизвестно. Мои лучшие колдуны изучали их, но без толку. Живые они или плод магии — не разобраться. Огоньки не даются в руки, а если поймать, обездвижить — умирают, не оставляя ничего пригодного для исследования. Возможно, поймем, когда расшифруем письмена ночного народа.

— Вы до сих пор не можете их понять?

— Пока доступны лишь пиктограммы. Гадаем, тычемся вслепую, ломимся, будто варвары в чужой храм. Ведем себя как олдани и хатори в павшем Сартайне. Возможно, мы упускаем самое главное из-за банального неумения распознать.

Он остановился.

— Земля, воздух, вода и огонь — четыре стихии. А пятая — что? Нечто, превосходящее остальные, нейтральное, всегда стоящее в стороне. Теперь оно мертво.