Лада Лузина - Ангел Бездны Страница 29

Землепотрясная взяла газет у и выпучила и без того круглые глаза.

— Так это же я! На нашем балконе. Я что, толстая? Нет, правда, ну разве?.. — Даша вскочила и завертелась на месте, безуспешно пытаясь оглядеть себя со всех боков.

— Может, мы поговорим о твоем весе чуть позже? Сегодня все же день рожденья у Маши, — сказала Катя.

— Точно! — Чуб и правда вмиг забыла о собственных бедах и округлых боках. — У нас же с Акнир есть с уперовый подарок! Ты уже сбросила видео?

— Да, — Акнир развернула к Маше экран ноутбука.

— Только не падай в обморок сразу, — предупредила именинницу Чуб. — Лучше сядь. Я сняла все на мобильный. Ну, давай…

Акнир запустила видео, и Маша угодила взглядом в неизвестный ей артистический буфет. Возможно, цирковой — мимо прошествовала чья-то обтянутая в трико спина и расшитая блестками юбка, за ней бежал белый пудель. Лица и плеч идущей не было видно, телефон интересовало происходящее ниже: сидящий за столом белокурый молодой человек с тонкими и нервными чертами лица. Он кого-то ждал… Но явно не того, кто пришел.

— Здравствуйте, — объявилась в кадре Акнир. На ней была дореволюционная шляпка с вуалью и серебристым пером. — Вы — Михаил Александрович Врубель?

Изображение вздрогнуло. Или это вздрогнула Маша?

— Да, — сказал белокурый молодой человек.

— А вы в курсе, что у вас есть ребенок? Сын?

— От кого?

— Подумайте, может, и вспомните… — Акнир встала.

— Нет, — вскрикнула Маша. — Зачем вы?.. Он не сможет вспомнить меня! Когда мы сошлись, ему было за сорок.

— Да не переживай ты, он найдет кого вспомнить, — указала Чуб на застывшее на экране богемно-цирковое окружение художника. — В чем был цимус? Чтоб он знал, что не умер бездетным. Теперь знает. И ты ему ничего не должна. Ты вообще ни при чем.

— Но это практически ложь…

— Так ведь соврала не ты! А для нас это вообще не проблема. Проблем вообще больше нет. У Миши есть папа, у Мира — сын, у Врубеля — знание. Все счастливы, как ты и хотела.

— Па… — звонко сказал Миша, протягивая руки к Мирославу.

— Ой, мы совсем забыли тебе рассказать, — вспомнила Даша. — В отличие от тебя, твой ребенок уже определился.

Чуб вновь запустила видео.

— Я могу увидеть его? — сказал белокурый, заметно сомневаясь в своем желании.

— Если Киев захочет, увидишь.

Юная ведьма шагнула в сторону, камера машинально скакнула за ней, захватив сидящих за соседними столом.

— Останови изображение! — вскричала Акнир. — Мамочки!..

Чуб послушно вжала кнопку и только потом поняла, что слово «мамочки» не было пустым восклицанием — за столом неподалеку от Врубеля сидела мать Акнир Киевица Кылына. Ее было трудно узнать: золотоволосая — она была знойной брюнеткой с прической а-ля паж. Но сама Кылына узнала… Не свою дочь — неизвестное жителям ХІХ века средство, которым Даша вела съемку. Мать Акнир ухмыльнулась, помахала телефону рукой и повернулась к своему соседу по столику.

— Мама, — тихо прошептала Акнир. — Как же я не заметила…

— Ты ж была к ней спиной. А потом, парик. Или, д умаешь, она покрасила волосы? Вот прикольно, — показала Чуб на экран, — так или эдак, ты все равно увидела на Бабы́-Деды́ маму.

— Сегодня воистину Мамки, — Катерина положила руку на бабочку-брошь. — Я тоже встретила маму.

— …и отца, — договорила Акнир.

— Нет, к несчастью, отца я не видела.

— А я — да, — мертвенно сказала юная ведьма, не сводя глаз с изображения.

И лишь сейчас все наконец заме тили, что сидящий рядом с Кылыной юноша дивно похож на Акнир, не унаследовавшей от своей матери ни округлого овала лица, ни пу хлых губ, ни пышных форм — лишь васильковый цвет глаз. И нос, и подборок, и резковатая линия рта, и худоба — достались ей от родителя.

— Мать моя, неужели я все же увидала его… — сказала дочь Киевицы.

— Ты хочешь сказать, что никогда не видела раньше? — поразилась Чуб.

— Никогда, — подтвердила ведьма. — Даже не знала, кто он — ни лица, ни имени… Выходит, мой папа тоже из Прошлого, — Акнир посмотрела на Машу. — У нас с твоим сыном много общего.

— И чтоб ты посоветовала ему?.. или мне, — спросила Маша.

— Не лги ему. Когда он подрастет, скажи, что у него есть второй отец, но его нет — он давно умер. И если им должно встретиться… Наш Отец, Город, сделает это. Просто положись на Него… Вот и все.

— Вот и все… — сказала Василиса Андреевна.

Следующий день Дедóв выдался пасмурным. Солнце лишь изредка протискивалось сквозь облака. Байковое кладбище было холодным, пустынным. Киевский Демон стоял, облокотившись на темную ограду.

— Ваш расчет был верен, — продолжала Глава Киевских ведьм. — Виктория отозвалась на приглашение. Некромант был единственным, кто сумел его победить. Но план не удался.

— Удался, — Дух Киева равнодушно смотрел пред собой, на промерзшие, сиротливо жавшиеся друг к другу могилки. — Но она смогла разрушить его. Она будет великой Киевицей.

— Вам известно мое мнение, — Василиса наклонила упрямый лоб. — Величие ждет Катерину Михайловну. Ясной Пани Марии не стать истинной ведьмой. Она никогда не примет сраженья, убийства, ад войны и победы… Она предпочтет быть счастливой. Сам ее дар противится боли и смерти. И так полагаю не я одна… Почему в ее день рождения наш Город дал ей эту историю? Это было обычное пожелание счастья.

— Время рассудит нас, — сказал Демон.

— Времени нет, — возразила Василиса Андреевна. — Вы обязаны взять в жены Пани Дарью. Шанс упущен. Мир остался жив. Ни жив, ни мертв… И пока он с ней, ей не услышать свое сердце, не понять, что она любит не его, а вас.

— Не все потеряно. — Демон взглянул на пустую дорогу. — Нам лучше исчезнуть…

Мину т пять спустя Маша положила букет белых лилий на черный гранит могилы Вильгельма Котарбинского.

— Оказывается, он похоронен на Байковом кладбище. На польском участке, — сказала она. — А я и не знала…

— Жаль, что о нем так мало знают, — ответил Мир. — Он был превосходным художником.

— Но не таким, как Врубель… — Маша еле слышно вздохнула. — Оба они смотрели сквозь реальность, но видели разное. Один видел бездну, другой видел мир во всей его истинной, невероятной красе и был счастлив как ребенок. Он слишком легко уживался со всеми тайнами мира, включая и главную: что есть зло и добро, печаль и радость, жизнь и смерть, — и они неотделимы друг от друга. Лишь один раз Смерть причинила ему боль… Возможно, Катя права… Гений должен видеть ад. Тот, кто избежал ада, тот, кто прожил жизнь в теплой гармонии с собой, — никогда не достигнет гениальности… к собственному счастью.