Майк Кэри - Мой знакомый призрак Страница 29

Он потупился, и я неожиданно понял, что больше не испытываю чувство, настолько неуловимое, что сначала его даже не заметил. Вот о чем говорил по телефону Пил: ощущение — легкое покалывание по всей коже, — что за тобой наблюдают.

Ладно, этого оставим на потом. Как зовут толстяка, я не знал, зато отлично понимал, кто он такой. Да и он наверняка тоже. Возможно, поэтому за мной и следил… У определенного контингента изгоняющие дьявола вызывают вполне естественный страх.

В этот момент из уборной вернулась Шерил, и я решил воспользоваться ситуацией. Сказал, что мне пора, чмокнул именинницу в щеку и поспешил к выходу.

Почему-то обратно я решил идти мимо Юстона и Эверс-холт-стрит. Возможно, просто захотелось прогуляться, хотя на улице по-прежнему бушевал холодный ветер; а возможно, намеренно выбирал маршрут так, чтобы оказаться поближе к архиву.

Собираясь перейти через дорогу, я увидел женщину, стоящую на тротуаре рядом с подъездной аллеей Боннингтона. Ссутулилась, голову опустила — я сначала подумал, это Элис после угара сверхурочной, но, увы, неоплачиваемой работы наконец идет домой.

Потом заметил капюшон, а через секунду «Элис» начала выцветать и сливаться с ночной улицей. С каждым моим шагом фигура казалась все бледнее. Потом женщина подняла взгляд, и я так и примерз к асфальту, потому что взгляд ощущался, а глаз не было. Верхняя часть лица представляла собой бесформенную пульсирующую красную массу. Пышные темные волосы, затем карминовые губы и по-детски округлый подбородок, а посредине краснота, сплошная краснота.

Понять, во что она одета, было куда сложнее: во что-то белое, но что именно, разве определишь? Женщина показывала на здание архива, подняв бледную, эфемерную руку. Она будто с трудом преодолевала притяжение земли: каждое движение медленное и вымученное, такие бывают во сне, когда пытаешься сбежать от чудища.

Собравшись с силами, я вышел на проезжую часть — чуть не под колеса красного автобуса «Рутмастер», который засигналил, словно раненый бык. В последнюю секунду я отскочил обратно на тротуар.

Я боялся, что скрытая корпусом удаляющегося автобуса женщина исчезнет — именно так чаще всего случается в кино. Однако она стояла на месте, и я бросился бежать, лихорадочно нагоняя максимальный настрой. Попробовал накрыть ее сетью своих ощущений, подобрать ноты, создать музыкальный образ. Задача не из легких: женщина была передо мной, но ее силуэт настолько размылся, что зацепиться почти не за что. Впечатление, будто смотришь в телескоп не с того конца, ничего подобного со мной раньше не случалось. Пусть еще пару секунд задержится, и я со всем разберусь…

Вдруг метрах в пяти от нас открылась дверь, и эфемерную незнакомку пронзил луч яркого света. Она поспешно отвернулась и р-раз — испарилась, а я оказался лицом к лицу с Джо-ком Тайлером, который смотрел на меня глазами перепуганного зайца. В руках ранец, поднятый в качестве оправдания или защиты — неужели боится, что поколочу?

— Вот, за ранцем вернулся, — пролепетал он. — Это она?… Черт, ты, наверное?…

Я мысленно перебрал возможные ответы, большинство которых крутились вокруг слова «дебил». Увы, ничего помимо эмоциональной разрядки ни один из них не принесет.

— Не забудь закрыть дверь, — бросил я и зашагал прочь.

7

Беседа за празднично накрытым столом постепенно угасла.

«Угасла» еще мягко сказано… Если честно, она умерла. Даже мой отец, которого хлебом не корми — дай языком почесать, махнул рукой и угрюмо уставился в тарелку. Миссис Калшо, директор нашей начальной школы, нехотя клевала овощи. Сидящий рядом с мамой клоун с несчастным видом ущипнул себя за нос, а мама чуть ли не равнодушно покачала головой.

Тут все неожиданно посмотрели на меня:

— Сыграй нам, Фикс, — вкрадчивым голоском попросила Пен. — Ты столько красивых мелодий знаешь!..

Я покачал головой, но гости настойчиво кивали. Школьные приятели, старые враги, девушки, с которыми я спал, хозяин магазина на углу Артур-стрит — все жаждали бесплатных развлечений.

Я медленно поднялся.

— Может, любимую песню Кэти? — предложил папа. — Помнишь, ты перед самой ее гибелью играл?

Отличная шутка — гости даже захихикали, а родители переглянулись, и мама кивнула, будто папа заработал очко в какой-то неизвестной игре.

— Пусть твоя песенка вернет сестру к жизни! — попросил старший брат Мэтью и с комической торжественностью перекрестил: благословляю, мол.

Достали! Впрочем, как всегда. Хотелось, чтобы они заткнулись, и самый простой способ достичь этого — подчиниться. Прижав вистл к губам, я взял одну ноту, долгую, пронзительную, высокую. На вызывающе самодовольных лицах гостей тут же возникло смятение. Потом нота развилась в безутешно рыдающую, визжащую мелодию, и они раскрыли рты от удивления.

Какую именно мелодию играю во сне, вспомнить удается далеко не всегда, однако на этот раз в сознании четко отпечатались «Белые лебеди». После первого куплета гости хватались кто за плечо, кто за живот, бессильно сползали со стульев и с громкими стонами роняли голову в тарелку.

Совершенно очевидно: их убивала музыка. Мне от этого, было немного не по себе, немного стыдно, но останавливаться не хотелось. Просили песню — вот я исполнял, глядя, как те, кто попробовал отползти, валятся на бок, а бессильно откинувшиеся на спинку стула сохнут и разлагаются с невероятной скоростью.

Я убил всех. Никаких больше дурацких ситуаций, никаких требований. Они получили именно то, что просили! Доиграв, я будто не вистл опустил, а автомат, в котором расстрелял все патроны.

А потом послышалось слабое бульканье. Звук ужасный, передающий невыразимую словами боль и страдания: мол, или прикончи, или верни меня к жизни, только не оставляй в подвешенном состоянии, словно кролика на заборе из колючей проволоки.

Вистл подвел: последнюю жертву придется убить голыми руками.

Я медленно обернулся. Жутко признаваться себе в этом, но обязанность есть обязанность. Я знал: если отступлюсь, вистл станет глухонемым. За ниспосланный небом дар нужно платить; срок платежа — сегодня, место — сейчас.

Скрючившаяся у моих ног жертва подрагивала, словно золотая рыбка на кафельном полу ванной. В гостиной темно и ничего, кроме тех слабых конвульсий, я не видел и не чувствовал. Схватив за плечо, я перевернул несчастного на спину. Мои руки скользнули к дряблому горлу, а он даже не сопротивлялся.

Р-раз — и я пережал трахею, и тут одна за другой загорелись лампы.

— Что, не мог заснуть? — спросила Пен. Она пришла на кухню босая в алом шелковом пеньюаре и отчаянно терла глаза.