Александр Бруссуев - Охвен. Аунуксиста Страница 29

— Что за сделка? — поинтересовался Охвен.

— Если находится человек, добровольно решающий стать Красным орлом, то в знак уважения перед его мужеством, враги отступают, не принося больше вреда никому из его близких и соплеменников.

Предваряя другие вопросы, переводчик замогильным голосом продолжил:

— Тот, кто становится Красным орлом, бросает вызов самой смерти и выказывает презрение к врагам. На памяти нашего поколения только один отец Хлодвика выдержал такое испытание. Ему, живому и несвязанному, прорубили топором и вывернули наружу ребра на спине. Словно, красные крылья. А он не проронил ни одного стона, лишь смотрел в лицо своим палачам.

Толмач замолчал, а Охвен передернулся, представив ужасное зрелище, и не представляя ужасную муку. На такой поступок не могла толкнуть ненависть к врагу. Только любовь к ближним позволила человеку выдержать эту пытку.

— Больше в деревне никого не тронули. Враги ушли, оставив всю добычу, — закончил переводчик, дал легкую укоризненную оплеуху Охвену, что тот не знает таких событий, и ушел.

8

К Удевалле подошли в прекрасный теплый день, когда лето еще только набирает свою силу. Веселый Торн сразу же куда-то ускакал вместе с торговцем. Перед уходом он подошел к Охвену и, уперев в него палец, сказал:

— Дождись меня. Никуда не исчезай.

Якобы плененные викинги тоже разошлись кто куда. Лишь команда — победительница держалась вместе, направившись в Морской дом — им перед несколькими неделями отдыха нужно было еще получить полагающуюся долю от последнего прибыльного похода. Трофейный дракар уже рассматривали несколько покупателей, но без Торна разговора о сделке даже не заводили.

Переводчик растворился в немногочисленной пока толпе Морского Дома, Охвен прибился к Рогатому, который тоже не чувствовал себя здесь очень уверенно. Они переговаривались короткими, как выстрел из лука в упор словами. Охвен выдавливал из себя все известные ему норманнские слова, даже придумывал новые. Они вместе нашли в соседствующем с Домом строении свободные полати, где можно было разместиться на ночь. За постой и еду платил Рогатый, так как Охвен не обладал никакими разменными средствами — не янтарь же отдавать! Подумав немного, он протянул своему напарнику один из мечей, что достался от датчан.

— Это тебе за топор и за траты на меня.

Рогатый замахал в отрицании руками, но Охвен был настойчив:

— Бери!

Рогатый очень растрогался. Помахал мечом над головой и растрогался еще больше. Наверно, оружие и действительно было очень приличным.

В город они не пошли. Охвен, умаявшись за морской переход, не дождался возвращения Торна и, плотно поев, завалился спать. Вечером его разбудил Рогатый, будучи в довольно возбужденном и приподнятом настроении. Из Морского Дома слышался нестройный гул голосов и даже обрывки диких песен, выводимых нечеловеческими голосами. Охвен покрутил головой из стороны в сторону, с трудом пытаясь сфокусировать взгляд на чем-нибудь неподвижном, но тщетно. Схватил с закрытыми глазами чарку с пенной брагой, всунутой ему Рогатым, выпил ее с удовольствием и снова завалился спать. Рогатый беззлобно плюнул себе под ноги и, припрыгивая, ушел на празднество.

Сначала Охвену ничего не снилось. Потом, когда уже ночью к нему под бок бросили бесчувственное тело соседа по полатям, и он придал тому телу более естественное для спящего человека положение, снова с удовольствием заснул, то сон явился странный: летающий дятел с красными крыльями. Точь-в-точь такого же он однажды съел. Дятел летал над лесом и кричал голосом Хлодвика, а красные крылья у него не шевелились. Смотреть на него было неприятно, но на душе все равно было хорошо. Охвен даже заулыбался, от этого и проснулся.

Солнце, подымавшееся из-за леса, светило сквозь каждую щель в стенке. Рогатый, неподвижный, как в окоченении, лежал, вытянувшись, рядом. Казалось, он даже не дышал. Или дышал, но не головой.

Охвен вышел во двор, схватил ведро, набрал воды и с удовольствием окатил себя, раздевшись до пояса. Тишина, лето, свобода — это же те вещи, от которых настроение не портится! Охвен щурился и улыбался на солнце. Теперь, после того, как ему удалось сбежать с плена, все у него получится, он вернется домой!

— Охвен! Подойди сюда! — у колодца образовался Веселый Торн с неестественным ему строгим видом.

Охвен подошел, все еще не утратив блаженную улыбку.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал Торн. Он пытался говорить по-датски, но постоянно переходя на родной ему норманнский.

Охвен ничего не ответил — он просто не мог подобрать нужных слов. Вместе с этим его очень удивила просьба о помощи: что он мог такого сделать для прославленного воина, к тому же всего несколько дней проведя на борту его дракара.

— Хочу, чтобы ты со мной съездил в Оденсе.

То ли Охвен научился уже понимать по-норманнски, то ли Торн лучше заговорил по-датски.

— Что такое Оденсе?

— Город в Дании.

Они проговорили до того момента, как появился на улице первый проснувшийся викинг и тоже направился к колодцу поливать себя водой.

— Когда нужно выезжать? — спросил Охвен, не давая согласия, но и не отвечая отказом.

— Сегодня вечером, — проговорил Торн и ушел по своим делам.

Вообще, что делать дальше — Охвен не представлял. То ли снова двигать пешком в сторону дома, то ли искать неизвестное попутное судно. Поэтому предложение вождя было, честно говоря, кстати. Хотя, очень многое в предстоящем походе было странным. Почему, например, могущественный вождь, избороздивший все моря, пытается идти практически в одиночку, беря в попутчики малознакомого чужеземца. То, что нужно держать язык за зубами, было понятно и без предупреждений. Но Охвен поклялся себе, что выяснит все непонятное сразу же после ухода из Морского Дома.

Торн, между тем, собрав свою дружину, раздал каждому причитающуюся долю. Предложил тем, кто решится еще походить под парусом Веселого Торна, собраться здесь недели через три. Пожал руки и похлопал по плечам своим былым боевым товарищам, наказал Рогатому караулить дракар — все равно тому подаваться было некуда. Потом кивнул Охвену собираться и ушел по направлению к городу. Охвен еле успел его догнать.

За крепостную стену они выехали уже на лошадях, держа путь на юг, к Датским проливам. Охвен в седле чувствовал себя не очень уверенно, поэтому, сосредоточившись на лошади, позабыл о своих расспросах. Однако, поздним вечером, остановившись на ночлег, Торн, путая слова, сам рассказал про свою беду.

Охвен болел своим седалищем, не привыкшим к конным прогулкам, а Торн, как ни в чем не бывало разведя костер, заговорил. Охвен слушал внимательно, потом невнимательно, потом вообще не слушал, размышляя, как же завтра ему удастся снова гарцевать целый день в седле. В конце концов, он просто заснул.