Вера Огнева - Дети вечного марта. Книга 1 Страница 3

— Человек, говоришь, — усмешка стала просто-таки зловещей.

Саня крепче зажал руки коленями. Не хватало, чтобы на глазах у чужаков когти полезли. А они полезли. Сами, сволочи! Он же еще не решил враги они или друзья. Он только насторожился. А когти — вот они. Они, гадство, его не спрашивают, когда вылезать.

— Ты кому врешь? — донеслось со стороны.

Саня быстро оглянулся. Ешь, твою трешь! Собака! Верхняя губа Жука поднялась. Под ней обнаружились клыки, не хуже волчьих. Нос заострился. Уши прижались к черепу.

Шерсть у Сани на загривке встала дыбом. Он уже готов был вскинуть руки: нате, выкусите, если сможете, когда напротив громко стукнуло. Это Шак выложил на стол свои кулаки — каждый с Санину голову. При соприкосновении с деревом, они издавали сухой копытный стук.

Значит — драка. Зачем? Саня не любил насилия. Ни в каком виде. Ни когда тебя, ни когда — ты. Зачем они нарываются? Ой, дурак! Да им просто раб нужен: манатки таскать, за скарбом присматривать. Думают, вдвоем осилить и ошейник надеть.

Значит, будем драться, решил Саня. Рабом он не станет. Он — кот!

Руки легли на стол. Лапы, конечно, поменьше Шаковых копыт, но тоже весьма и весьма внушительные. Пальцы заканчивались длинными острыми как бритвы когтями. Раз вжикнут по шее, и прощайся с белым светом.

Жук-собака метнулся от стола и встал у стены. А вот Шак как сидел, так и остался на месте. Копыта, правда, не убрал, но и нападать пока не собирался. Саня опешил: или испугал арлекинов?

— Зачем тебе кровь, котяра? — глядя исподлобья, спросил главарь.

— Я рабом не стану.

— Он сумасшедший? — не поворачивая головы, спросил Шак у собаки.

— Не думаю. Просто, напугался парень, — отозвался тот.

— Ты какой-то совсем дикий, — озадаченно протянул Шак. — Сам подумай, кому кот в рабах нужен? Тем более нам. Мы вообще рабов не держим. Мы — свободные арлекины.

— Зачем тогда сюда привели? Зачем стращаете?

— Кто это тебя пугал?

— А чем тебе мое имя не понравилось?

— О, дает! Если ты шерсть на лапах вывел и человеческое имя присвоил, думаешь тебе все верить должны? Людей дурачь. А нас-то зачем?

Отвлекает, решил Саня, зубы заговаривает, а сам готовится. Собаку он, пожалуй, возьмет с первого рывка. Но не пропустить бы удар копытом. Если такая болванка в лоб прилетит — мозги по всему сараю брызнут.

От стены послышался короткий лающий смех:

— Ты прав, Шак, он действительно дикий. Но в городе, сам понимаешь, было не до расспросов. За ним гнались. Дай, думаю, помогу котику. Поймают — кастрируют. Жалко. Молодой еще.

— Так бы сразу и сказал, — главарь обернулся к Сане. — Я к тебе, как к нормальному, а ты — драться. Когти-то убери. Сейчас девчонки вернутся, напугаешь.

Неа, не будет он убирать когти. Хоть и напруга в пальцах ослабла — не чувствовалось в собеседниках злого напора — а вдруг, таки, отвлекают?

Об арлекинах ходили самые разные слухи. Что они детей крадут, что кровь по ночам сосут, что зельями торгуют, что воры, разбойники, что людей спасают, что последним делятся, что никого к себе из чистых людей не принимают, что все поголовно колдуны, что между княжествами ходят невозбранно. В общем — вне закона.

А сам-то ты кто, — пронеслось в голове у Сани. Когти-предатели поползли, пока не спрятались совсем. Только что на столе лежали страшные лапы и уже — обычные руки. Если присмотреться, на тыльной стороне ладоней видны темные треугольники. Там когда-то росла шерстка. Еще приемная мамка ее вывела, свела Саню к деревенскому знахарю. Он пошептал и притирание дал. Долго чесалось. Да и сама шерстка была красивая. Но мамка сказала: зачем? Имя у тебя человеческое, так и представляйся человеком. А что на спине полоска из такой же шерсти, кто под рубахой видит? Чистому человеку легче в жизни, чем алларию. В нашем-то княжестве, все едино, а в других законы бывают очень даже строгие. Где и в города полулюдей не пускают.

Слово получеловек Саня не любил. Его только мамка говорила необидно. Другие так ругались. Со временем, когда пообтерся, да привык и вовсе себя человеком представлял. Почему: полу? Он ведь такой же, как все. Шерсть на спине растет? Так у другого вся туша курчавится. Раздень — медведь медведем. Однако, он — человек. А ты — нет. Но мир не переделаешь. Живи и приспосабливайся. Когти еще! Саня одно время даже хотел их вырезать, но, как раз, нарвался в поле на шайку чистюков. Они сперва не поняли, что он кот — привязались, лишь бы подраться. А как рубаху на нем рванули, да увидели спину, тут уж разговор пошел предметный: ты не имеешь права находится на нашей земле, нечисть, погань, выродок… Когти как раз пригодились. Бежали от него те чистюки, только пыль столбом стояла.

Вообще-то он предпочитал не нарываться, и шел в те княжества, где законы позволяли жить рядом с обычными людьми, и где чистюки не встречались. Он и в Кленяки-то забрел, потому что не добраться до его родного княжества, кроме как через эти земли. По Камишеру, говорят, моровая прошла. Саня хотел повидаться с приемными родителями и сестренкой, если живы, конечно. Говорили, Камишер в последние годы сильно обезлюдел. То нашествие диких трав, то — железная саранча, то, как нынче — моровая. А приемные родители уже старенькие. Раньше нет-нет да посылали весточку. А с начала этого года замолчали.

И всего-то надо было — заработать на подорожную. Без нее через границу не пустят. Он и заработал. Осталось, заплатить и бумагу выправить. Нет же! колдун, будь он неладен, подвернулся.

Но арлекинам свои трудности объяснять не будешь. Они им даром не нужны. Что им нужно, Саня не понимает, а спрашивать не станет. Спрашивать — еще больше нарываться.

Однако обстановка как-то сама собой устаканилась и замирилась. Шак убрал со стола копыта, да и собака не казал больше клыков, стоял у стенки, ногти ковырял.

— Давай разойдемся красиво, — после долгой паузы предложил Сане Апостол, — Жук хотел тебе помочь из чисто гуманных побуждений. Его вина. Нечего! — прикрикнул он на собаку. — Не ерепенься. Каждому помогать, сам без головы останешься.

— Значит, надо было кота бросить, чтобы ему яйца оторвали?

— Его проблемы.

— Он же совсем молодой.

— Будет таким дураком, никогда не состарится.

— Да брось ты, Шак, все путем. Котик пойдет своей дорогой, мы — своей.

Саню вовсе отпустило. Удерживать силой его ни кто не собирался. Наоборот: Шак не чаял, побыстрее избавиться от глупого кота. Осталось, встать и уйти. Другое дело — куда? Подорожной у него нет. В город не сунешься, там законный колдун у ворот караулит, все глаза проглядел… Кстати, о какой кастрации речь? В этом княжестве за самовольное поселение аллария в городе, всего-то штраф полагался. Саня помнил.

— Я про кастрацию… — решился он подать голос. — Нет такого закона.

— Для всех остальных нет, а для тебя особо изобрели, — отбрил собака. — Те, двое, которые за тобой гнались, знаешь кто?

— Девка и колдун.

— Не просто девка, а колдунова дочь. Разницу понимаешь?

Саня понимал. Вернее, только сейчас понял — аж в мошонке закололо. Особым пунктом законодательства оговаривалось: соитие незнатного аллари мужского пола с лицами, принадлежащими к высшим кругам, по согласию, или без согласия последнего, карается кастрацией посягнувшего.

Дочь законного колдуна как раз теми самыми кругами и является. Тут не поспоришь.

— А она соврала, что папаша — лавочник, — заспорил Саня.

— Иди, доказывай! Судьи будут оскорбленного родителя слушать. Тебе никто слова не даст сказать в свое оправдание. И заметь, положение действует по всему княжеству, а не только в городе.

Все, приехали! Свободен аккурат до первого поста. Родитель девки, само собой, по всем перекресткам приметы разослал, а уж на границу — и подавно. Капкан!

— Иди, кот, — устало прогудел Шак. — Никто тебя держать не станет. Собаку только не забудь поблагодарить.

— Спасибо, — вежливо выговорил Саня, встал и направился к двери.

Надо бы смириться и попросить помощи. Только он не мог. Ну, никак не мог. Еще мамка приемная в свое время ругалась, что за пасынок ей достался. Другой без мыла в задницу влезет, а этого хоть режь — г-о-о-рдый!

— Стой! — рявкнул Шак, когда одна нога уже стояла на пороге. — Куда пойдешь-то?

— На улицу. Отлить.

Послать бы их подальше! За что? Да просто, никого другого рядом не случилось. Эти, кстати, не самые плохие — даже в лоб не получил. Просто, мир плох или он, Саня, для этого мира плох…

— Отольешь, возвращайся, — велел Апостол.

И будто гора с плеч. Когда есть куда вернуться, угроза, остаться перед людьми и законом совсем одному, уже не грызет, выедая в душе лунку для страха. Он больше не думал, что ему тут придется делать. Манатки сторожить? Да — запросто. Скарб таскать? Он, что, боится тяжелой работы? Арлекина представлять? Научится, не велика затея.