Прометей: повелитель стали (СИ) - Рави Ивар Страница 3

Но главным подарком оказался Уильям Лайтфут, сын кузнеца в четвертом поколении из Орегона. Еще со времен Гражданской войны в США их семья владела кузницей, которая приросла небольшим предприятием по плавке чугуна и стали. Несмотря на конкуренцию со стороны крупных металлургических заводов, семья Лайтфут не сдавалась и упорно вела свой бизнес. Они отливали чугунные котлы, делали гвозди нестандартных размеров, различные скобы и ножи.

Уильям сразу забраковал наш способ получения железа, объяснив, что таким образом можно получить лишь низкокачественное железо.

— Сэр, Вам нужна простейшая доменная печь. И печь для полукоксования бурого угля.

— Уильям, ее реально построить в наших условиях? — спрашиваю, не особо веря в положительный ответ.

— Возможно, сэр, при условии, что будут огнеупорные кирпичи. А для них нужно получить шамот. Можно построить небольшую домну, но сэр, ее КПД будет конечно низковат, потому что эффективной продувки чугуна не получится и сталь будет высокоуглеродистой.

— Уильям, глина есть, может попробуем получить шамот, для огнеупорных кирпичей?

— Сэр, нам нужен каолин, обычная глина практически не подходит, но раз вы ставите задачу, я буду стараться.

— Хорошо. Помощники у тебя будут. И говори мне, если, что-то помешает, — не слушая этого вечного «Да сэр, хорошо, сэр», я оставил парня разбираться с глиной. Уже второй месяц Уильям обжигал глину в нашей допотопной печи, получая спекшиеся гранулы, которые затем дробил на мелкие кусочки. Рам вначале это воспринял как оскорбление, но я ему объяснил, что скоро будем получать столько качественного железа, что ему и мне не снилось. Со временем кузнец настолько втянулся в процесс получения шамота, что Уильям мог заниматься другими делами.

Герман Тиландер подружился с бывшими Выдрами и целыми днями пропадал там, улучшая рыбацкие сети, которых уже было две. Периодически он помогал Лайтфуту, но больше был с Меном и Наа.

Удивительно как быстро и органично влились американцы в наш коллектив. Тиландер уже давно жил среди Выдр с женщиной из их племени, для которой он сделал хижину повыше, чем у остальных. Лайтфута я несколько раз замечал в компании то одной, то другой девушки, но с просьбой о благословении на брак он пока не обращался.

Босси никакими особыми талантами не обладал: это был военный уже в третьем поколении. Он внес ряд предложений по усовершенствованию обороноспособности поселения.

Самолет мы докатили до моего дворца и теперь он стоял, развернувшись дулами пулеметов в сторону степи. Пулемет калибра 12,7 из надфюзеляжной турели и пулемет калибра 7.62 из подфюзеляжной турели демонтировали сразу и занесли в мой дворец. Два пулемета калибра 12.7, расположенных в крыльях, трогать не стали, чтобы не ломать крылья самолета. Несколько раз заставал Босси в положении на боку с поджатыми ногами. Вот и сейчас, проходя мимо его комнаты, услышал человеческий стон. Для него я выделил уголок в своем дворце, который отгородили от остальной части дома ветками и накрыли шкурами.

— Энсин?

— Да, Макс, — отозвался американец и появился в проеме, согнувшись и прижимая руки к животу.

— Что с тобой, Энсин?

— У меня язва желудка, Макс, порой прихватывает меня крепко, нет сил терпеть.

— Энсин, ложись на спину и подогни колени, я осмотрю тебя.

Американец покорно лег и согнув колени расслабил живот. Живот болезненный, напряженный при пальпации по всей области. Босси не может сдержать криков при пальпации в области проекции поджелудочной железы. Только сейчас замечаю, как он бледен: крупные капли пота стекают по лицу.

— Энсин, как давно появилась боль и какая она была?

— Час назад, Макс, словно проклятый япошка пырнул меня своим мечом и проворачивает его. Я даже вырвал от боли, так сильно у меня не болело, — Босси застонал с снова свернулся калачиком.

Теперь пот выступил у меня: перфорация, никаких сомнений. Прободная язва желудка или двенадцатиперстной кишки — в положении американца никакой разницы, смерть наступит от шести до двенадцати часов. И ничего я не смогу сделать, кроме как дать ему вытяжку мака. Я не сумею сделать операцию, даже с маком он у меня умрет либо от шока, либо от кровопотери. Резекцию желудка или двенадцатиперстной никто и никогда не делал в одиночку в полевых условиях.

— Энсин, я сейчас, — нахожу свои шарики из ячменного теста, пропитанные маковой вытяжкой, возвращаюсь.

— Держи во рту пока не рассосется, через полчаса тебе полегчает. Я скоро вернусь, Энсин, лежи и не пытайся вставать или ходить, — выхожу из дома, надо позвать Германа и Уильяма, им надо знать прогноз Босси. Обоих нахожу недалеко от кузницы, где из шамотной крошки с добавлением глины и песка, ребята формируют кирпичи для будущей печи по полукоксованию угля и домны.

— Добрый день, сэр, — здороваются они, не отвлекаясь от работы.

— Добрый, ребята у меня плохая новость. Язва лейтенанта обострилась и в желудке образовалась дыра. Ему осталось жить максимум сутки, в лучшем случае, — оба бросили работу, смотрят напряженно, в глазах незаданный вопрос.

— Нет, ребята, здесь я бессилен, даже будь он сейчас в Форт-Лодердейле в госпитале, у него было бы меньше десяти процентов на успешное выздоровление.

— Сэр, — это обращается Тиландер, лейтенант знает?

— Нет, Герман, решил вначале сказать вам.

— Он герой войны, он должен знать правду, может у него есть предсмертное пожелание.

— Хорошо, мойте руки и пойдем к лейтенанту, — я смотрел как помрачневшие американцы моют руки, не проронив ни слова.

Когда мы пришли к Босси, он чувствовал себя лучше: стоны прекратились и выглядел он живее. Опиум сделал свое дело и лейтенант не казался смертельно больным.

— Макс, ты волшебник, — воскликнул Босси, делая попытку встать, но лицо исказилось от боли. — Я чувствую себя гораздо лучше, что за самодельные капсулы такие?

— Это ячменная мука с опиумом, Энсин, это просто немного облегчило боль. У тебя прободная язва желудка и, как мне не хотелось бы этого говорить, у тебя остались максимум сутки, — я замолчал.

Босси встретил известие достойно: минуту он молчал, затем невесело улыбнувшись ответил:

— А кто из нас бессмертен, Макс? Я мог умереть десятки раз во время войны, но Господь позволил мне пожить. Разве могу я оспаривать его решение? У меня к тебе просьба, позаботься о моих людях, когда меня не станет. Ты хороший человек, Макс, господь отблагодарит тебя за все.

Босси замолчал, этот монолог дался ему нелегко.

— Сэр, у вас есть какие-нибудь пожелания, — протиснулся вперед Герман Тиландер, верный своему офицеру.

— Я хотел быть похоронен как мой отец и мой дед, под воинский салют. Но здесь каждый патрон на весь золота, поэтому нет, я не буду просить о такой почести, — Босси откинул голову на шкуру.

— Энсин, я обещаю тебе салют, — мне до чертиков было жаль патроны, но три выстрела я мог позволить, отдавая дань почести этому смелому офицеру.

— Благодарю тебя Макс, да вознаградит тебя Господь. Дай мне еще этих опиумных шариков, если есть, не хочу умирать стоная, — я молча сходил за шариками и вручил Босси. Он крепко сжал мою руку и проговорил, стиснув зубы от боли:

— Ты сказал максимум сутки, прости, что буду стонать под боком столько времени. Уходи Макс, я не хочу, чтобы видели как слаб американский офицер перед смертью, — на его глазах блеснули слезы.

Я вышел с тяжелым сердцем: всего за два месяца этот человек изменил в лучшую сторону моё мнение о своих соотечественниках. Я и так вполне лояльно относился к американцам, но Босси открыл мне глаза на многие вещи. Они так же любили своих родителей, детей, гордились своей страной и своими достижениями. И в середине двадцатого века не считали себя лучше других.

Босси умер к вечеру: вернувшись от Уильяма и Рама, что начинали обжиг первой партии огнеупорного кирпича, я не услышал стонов или шума в углу, отведенном для американца. Он лежал на спине, вытянувшись, с расслабленными ногами. В правой руке Босси сжимал нательный солдатский жетон, левая рука лежала на шкуре, из трех опиумных шариков, один он не успел использовать.