Карина Демина - Хозяйка большого дома Страница 3

— Тише, маленькая… мы сейчас… — он совершенно растерялся, вдруг поняв, что не представляет себе, что делать дальше. — Сейчас мы…

…Ната надо позвать.

…или Дайну… или кого-нибудь, но в доме, кажется, никого больше и нет… значит, Ната. Пусть берет лошадь и в город за треклятым доктором, который из Райдо своими советами душу вынул.

Райдо доктор не нужен.

А малышка умирает… и как знать, дождется ли помощи…

Он уже открыл рот, чтобы заорать, не имя, но просто заорать, доораться до кого-нибудь в растреклятом пустом доме, слишком большом для одного, когда сзади раздалось шипение.

И Райдо оглянулся.

Отродье почти сдохло.

Оно умирало давно и, по-хорошему, следовало бы отпустить его, но Ийлэ продолжала делиться силой. Зачем?

Не знала.

Она потерялась. И умерла, наверное, еще тогда, прошлой осенью… а то, что осталось — не Ийлэ. Оно иррационально. Оно ненавидит отродье, и все-таки не способно его оставить.

Оно боится одиночества?

Ийлэ засмеялась, прижимая сверток, который давно уже перестал плакать, к груди. Смех клокотал в горле. Колючий. И горький. И еще, наверное, безумный, но разве здесь был хоть кто-то, кто способен испугаться ее безумия?

Никого.

Отродье вот, затихло, смотрит. И в глазах ее слепых — а Ийлэ точно знала, что отродье пока слепа — отражается сама Ийлэ. Правда, она себя в этом отражении не узнает, но так бывает с безумцами.

— Ничего, — сказала Ийлэ сама себе. В последние полгода она только так и говорила, сама с собой, чтобы не потерять саму эту способность — разговаривать. — Уже недолго…

Наверное, она могла бы остаться здесь, меж корней старой ели, которая растопырила колючие лапы — хоть какая-то, а защита от дождя. Он, начавшийся неделю тому, все шел и шел.

Влажный воздух.

Влажные листья, сопревшие, темно-бурые, но если закопаться в них, становится теплей. В сон клонит. И иногда Ийлэ позволяет себе поспать, правда, недолго, просыпается от голода и еще потому, что отродье вновь подходит к самому краю. Нить ее жизни и без того тонкая, ныне вовсе стала паутиной, из тех, старых, которые рвутся не прикосновением — дыханием.

Дыханием и спасаются.

Ийлэ наклоняется к бледному лицу, стараясь не замечать черт его, раскрывает губы и вливает в раззявленный рот отродья еще немного сил.

…и так не осталось.

Но если умирать, то вдвоем, если не в дожде, то в снегу, до которого уже недолго. А еще раньше, предупреждая, ударят морозы, и лес окончательно провалится в глубокий сон. Силы иссякнут.

И закончится эта нелепая, самой Ийлэ непонятная борьба.

Чего ради жить?

Кого?

Но она живет. Вчера, позавчера и за день до того. И дни сплетаются бесконечной вереницей. Дни забрали лето и удобную обжитую нору, заставив пробираться к дому, который, предатель, стоит, будто бы и не случилось ничего. Нет, он тоже в полусне, пусть и тревожном — Ийлэ слышит и тревогу, и настороженность, и страх перед будущим, который она могла бы унять.

Дом не тронут.

А вот ее саму…

…она вжалась в листву.

Мокрая.

И одежда мокрая. И тряпье, в которое завернуто отродье, тоже мокрое. А в доме сухо. Он ведь рядом, Ийлэ знает и эту ель, и поле, и тропу, которая, верно, не заросла. На кухне всегда оставляли дверь открытой…

…порядки изменились.

Но если постараться, то… неужели дом настолько забудет о хозяйке, что…

— Глупость, — Ийлэ потрогала языком клыки. — Соваться туда — безумие…

Ветер тронул ель, и та покачнулась, стряхивая с ветвей воду…

Соваться — одно безумие, оставаться — другое… и какое из двух будет менее болезненным? Если остаться, отродье точно ночь не протянет. А в дом… можно попробовать войти тихо… и тихо же выйти… Ийлэ ведь немного нужно.

Еды.

Для нее и для отродья, которое смотрит, ждет и, наверное, смирилось уже.

Неправильно это.

Ийлэ легла рядом, закрыла глаза, прислушиваясь к шелесту дождя. Она попробует, просто попробует. Не ради отродья, но потому что сама нуждается в еде. Надо только подождать, когда наступит вечер. А ждать она никогда особо не умела.

…солнце утонуло в небесных хлябях. И закат отгорел тусклый, разбавленный. Темнота же получилось кромешною.

Ийлэ не нужен был свет.

Она тропу помнила распрекрасно. Шла. Кралась, едва ли не на цыпочках. Поле, с которого кукурузу так и не убрали, было пустым. Шелестели стебли, терлись друг о друга, ложились под ноги, тонули во влажной земле. И тропа вихляла.

А дом не приближался.

Он появился как-то вдруг, темной громадиной. Ийлэ замерла на краю, разглядывая его жадно, пытаясь понять, что же изменилось.

Ничего.

Белые стены. Черные прямоугольники окон. Фриз. И крыша двускатная, которая наверняка вновь подтекает… а Северное крыло выпустило тонкие хлысты неурочных побегов. И они упрямо держали глянцевую листву, точно надеялись остановить зиму.

Облетят. Подмерзнут. И ладно бы только они, но ведь и корни, не прикрытые шубой опада, пострадать способны.

Ийлэ едва вновь не рассмеялась, поняв, о чем она думает… дом? Это больше не ее дом. Он предал, как предали все, что люди, что вещи.

Бывает.

Раньше она не знала, что только так и бывает, а остальное — сказки для маленьких девочек… и вернуться бы в сказку, да вот беда, невозможно.

К дому пробиралась крадучись, пусть и пуст был старый двор.

А дверь кухонная — заперта.

Но открыто окно… и окна в кухне прежними оставили, с ними Ийлэ умела управляться. Нащупав щеколду, она легонько надавила на раму, которая поддалась охотно, будто дом, силясь хоть как-то загладить свою вину, решил помочь.

На кухне было тепло.

Жарко.

Настолько жарко, что Ийлэ растерялась. И еще от сытных запахов, которые окружили ее… мясо. Молоко. Хлеб. Она целую вечность не ела хлеба, и наверное, забыла сам вкус его. Надо взять себя в руки.

— Мы быстро, — пообещала Ийлэ отродью. — Потерпи.

Только глаза в темноте блеснули, будто и не глаза, но перламутровые пуговицы…

…на мамином сизалевом платье были такие…

Нельзя думать.

Нельзя вспоминать, память делает Ийлэ слабой.

Она положила отродье на стол и огляделась. Странно, что все почти по-прежнему. Печь остывает. Доходит в деревянной кадке тесто, и значит, поутру кухарка испечет хлеб, быть может, точь-в-точь такой, как прежде, с румяной корочкой, густо усыпанной кунжутным семенем. И запах хлеба выберется с кухни на первый этаж, а может, и на второй…

Ийлэ сглотнула вязкую слюну. Хлеб она найдет, а при везении — не только его. Главное, поторопиться.