Цветок яблони (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич Страница 3

Каскадный дворец словно вымер. Одно крыло было полностью разрушено, через сад и парк к Пьине тянулась сизая плешь. Людей в других частях — практически нет. Пара десятков слуг для поддержания жизни тех, кто все же остался здесь, и одна гвардейская рота охраны. Герцог с семьей, советники, чиновники и благородные перебрались на север, в Леводно, маленький городок в четырех милях от Рионы. Следом за теми, кто обитал во дворце, и многие горожане начали покидать то, что до последних дней считалось столицей Треттини. Исход жителей продолжался все это время и не прекратился до сих пор. Сперва город оставили самые трусливые, за ними — осторожные и умные. Теперь наступил черед упрямых, тугодумов и отрицавших до конца, что все не наладится.

Как полагал Тэо, остались лишь смелые. Или те, кому просто некуда идти.

О последних он сказал вслух, когда они с Лавиани под пристальными взглядами охраны Оранжевого крыла поднимались по колоссальной лестнице к внешним дверям.

— Да, — согласилась та, внезапно добавив: — Но еще одних ты забыл. Горстку надеющихся на чудо, потерявших родичей в сожранных районах. Такие тоже есть. Давай-ка сейчас войдем, и ты присядешь там, у ваз.

— Зачем?

— В тебе изъян, я его чувствую. Странная болезнь. И то, как ты страдаешь от жара, видно без всяких моих талантов.

— Хм.

— Ты бы не хмыкал, а сказал старой обеспокоенной женщине, что с тобой происходит.

— Шаутт зацепил.

— А ну-ка, присядь.

Тэо сел на ступеньки, стряхнув снежинки с волос.

Лавиани, закрыв глаза, положила шершавую ладонь на лоб акробата. С минуту он изучал её сосредоточенное лицо, нахмуренные брови, поджатые губы.

— Интересно. — Она наконец отстранилась от него и, не скрываясь, вытерла руку о штанину, словно запачкалась в чем-то отвратительном и ужасно мерзком.

— И это все?

— Я что, по-твоему, из Шестерых, рыба полосатая? Дотронусь — и станешь здоров? «Интересно» это я к тому, сколько в тебе яда: он отравит алую тихоню, черную гадюку и любимого слона карифского герцога. Будь ты приличным человеком, а не каким-то пойди шаутт пойми асторэ, уже бы помер. Ан нет. Живешь, дышишь и даже ухмыляешься. Я бы рада помочь, да не знаю как. Вот если Шерон...

Она не стала продолжать, а Тэо не надо было напоминать, что Шерон сейчас не до них. Сойка и так в курсе.

Они шли по опустевшим, посеревшим, почти не освещенным коридорам огромного дворца. Тэо замешкался, когда сойка свернула в какой-то проем, толкнув дверь, ведущую в покои слуг.

— Эм...

— Вот только не учи меня. Я приходила в дома благородных, когда тебя на свете не было. Сам же сказал, этаж охраняют солдаты и никого к ней не пускают. Не желаю я бодаться лбами с упрямым лейтенантом. Нет настроения.

— То есть ты считаешь, здесь вход охранять не станут?

— Ну, мы выйдем на балкон и поднимемся по стене на пару этажей вверх. Ты ловкий парень, да и я проворная. Уверена — справимся.

Забраться по стене и впрямь не составило для них труда. Цепляясь за выступы и перепрыгивая с балкона на балкон, сойка первой оказалась на нужном этаже. Ножом подцепила защелку, распахнула огромные оконные створки, выбралась в коридор.

— Не шуми, — предупредила она Тэо, словно в этом была какая-то нужда, когда он мягко соскочил на пол, не издав ни звука.

Пустой коридор, пустой холл, пустые лестницы. Действительно, на этом этаже, большом и занимавшем достаточную площадь, чтобы здесь поместилась целая городская улица, не было охраны.

К дверям, где находились покои Шерон, Лавиани подошла с необычной осторожностью и постучала так, словно опасалась разбудить степного льва. Тэо думал, что они прождут как минимум четверть часа, но замок щелкнул уже через минуту, и Мильвио, протиснувшись в приоткрытую щель, оказался рядом.

От него пахло потом и вином, глаза были красными, одежда измята, но стоял он на ногах все так же легко и пружинисто, как прежде.

— Я догадывался, что это случится, — произнес треттинец, плотно закрывая за собой дверь. — Как только ты узнаешь. Уходи, сиора. Немедленно.

— Тебе не кажется... — начала Лавиани, но он взял её за плечо, подтолкнул к выходу.

Не грубо, но решительно. Тэо полагал, что сойка запросто могла бы сорвать этот хват и остаться на месте, но удивительно — последовала за ним, прочь от покоев.

— Не кажется. Ты не понимаешь, насколько здесь опасно.

— Она опасна? — тут же высказала догадку Лавиани.

— Её дар. Ты должна держаться как можно дальше, чтобы не вводить его в искушение. Уходи. Я позову, если все образуется.

Лавиани повела плечом, и треттинец разжал пальцы, подчиняясь её намеку.

— Ну, а ты, Фламинго? Чем ты лучше меня?

Он грустно усмехнулся:

— Я когда-то был волшебником. Второй раз она, даже находясь в таком состоянии, не допустит ошибки. Это все равно что дважды сунуть руку в очаг. Тебе надо идти, сиора. Прямо сейчас.

Лавиани скривилась, но было видно — она поверила ему.

— Я могу хоть чем-то помочь девчонке?

— Да. Быть как можно дальше, не умереть и не стать её послушной опаснейшей куклой.

Сойка скрежетнула зубами:

— Ладно. Я стану ждать где-нибудь возле кухонь. Наш район, по счастью, эта дрянь не затронула. Обещай, что найдешь меня и позовешь, когда ей станет лучше.

— Обещаю. — Его зеленые глаза казались черными в тусклом свете сгущающихся сумерек.

— Я хочу её увидеть, — чуть склонил голову Тэо.

— Ты же слышал...

— Я асторэ. Не человек. её дар не подчинит мое тело. Вдруг я смогу помочь.

— Не сможешь, — с сожалением ответил ему треттинец. — Но, возможно, она поймет, что ты пришел навестить ее. Быть может, это пойдет на пользу её войне. Давай попробуем.

Тэо понял, что входит в комнаты Шерон с осторожностью, едва ли не робостью человека, который пришел навестить тяжело больного, а не исключено, что и умирающего.

Раздраженное шипение Лавиани стихло по ту сторону двери. Акробат, прежде чем сделать следующий шаг, осмотрел комнату.

Стол завален грязной посудой и бесконечным количеством пустых винных бутылок. Часть из них валялись на полу, одна укатилась вообще на балкон, и теперь её припорошил снег.

Он перевел взгляд на Мильвио, и тот пожал плечами:

— Дни идут, по мне, слишком долго. Невыносимо долго. Остается лишь думать, жалеть об утраченном и опустошать запасы его светлости.

Пьяным южанин совсем не выглядел. Скорее смертельно уставшим, словно он не спал все эти сутки. Возможно, так и было.

Высокие оконные створки, распахнутые настежь, впускали достаточно воздуха, но несмотря на это в помещениях властвовала духота, словно ветер преисполнился робости и не решался заглядывать сюда.

Стул был перевернут, свечной воск никто не убирал, и он растекся, собравшись грубыми наростами на мебели и подоконниках. Фэнико в ножнах лежал на брошенной на паркет вельветовой куртке. Рядом валялись книги, а также карты Треттини, Ириасты и Фихшейза, запачканные винными пятнами, смятые и исчерканные чернилами. Чернильницу Тэо тоже увидел. Точнее, её осколки — дорогое вьенское стекло разметалось острыми треугольными иглами по дальней части комнаты, а на охряной стене красовалась внушительная клякса.

Акробат шагнул туда, где располагалась спальня, осколки хрустнули под подошвами его сапог, но, не дойдя, застыл, поперхнулся, закрыл рот и нос рукавом, отшатнулся назад, за невидимую границу, посмотрел на Мильвио, чувствуя, что глаза начинают слезиться.

Смердело разверзшейся могилой.

Треттинец же вел себя так, словно они находились на цветущем лугу.

— Как?.. — прохрипел Тэо, желая спросить, как товарищ выносит подобное, находясь здесь не первый день, но его внезапно парализовало от страшной догадки. — Она...

— Жива. — Мечник указал в соседнюю комнату. Отсюда Пружина видел лишь угол большой кровати.

— Я могу её увидеть?

— Если тебя не тревожит дыхание кладбища, сиор.

Акробат признался себе, что весьма тревожит, но решительно двинулся вперед.