Валерий Вайнин - Убить Змея Страница 3

— Я, Мангуст по имени Повелитель Стихий, нарекаю тебя Мангустом… Ты выбрал имя своей Сущности?

— Да, сэр. Я выбрал имя Ученик.

В прозрачных небесах громыхнул гром. Из океана торчал краешек багрового солнца.

Учитель со стоном схватился за голову.

— Шут гороховый! С таким имечком ты собираешься одолеть Змея?

Молодой человек застыл на одном колене.

— Да, сэр. Именно с таким.

Пожилой господин безнадежно махнул рукой.

— Ладно, слово произнесено. Я, Повелитель Стихий, нарекаю тебя Мангустом по имени Ученик. Ты должен найти Змея, убить его и… Опасайся женщин! Ради Бога, опасайся женщин!

Ученик удивленно взглянул из-под шляпы, встал и отряхнул колено.

— А что, — улыбнулся он, — я как-то неправильно себя веду?

Учитель смущенно отвел взгляд.

— Это я так… на всякий случай. Чтоб ты не очень увлекался… Прощай, мальчик. Ты остаешься один.

Тело его мелко задрожало и словно осветилось изнутри, затем поднялось в воздух и стало быстро, как надувная игрушка, увеличиваться в размерах.

— Стив! — заорал Ученик. — Черт тебя дери, Стив!

— Устал… Ухожу… — тихо прозвучало будто со всех сторон. На фоне закатного чистого неба учитель распадался на светящиеся кусочки мозаики, которые, разлетаясь, продолжали сохранять зыбкий его облик. «Ухожу», — прошелестел ветерок, и Мангуст по имени Повелитель Стихий бесследно растворился в природе.

— Зря ты, Стив… — пробормотал Ученик. — Я бы тебя так не бросил.

Сев на песок, он прикрыл лицо шляпой. Солнце утонуло в океане, и сразу стемнело. Наступила душная тропическая ночь.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

Глава первая

Февраль был серым и слякотным. Посыпанный солью снег клейкой массой растекался по тротуарам. Казалось, Москва страдает от насморка, от чего делается мрачной и раздражительной. Недоброжелатели, впрочем, утверждали, что Москва почти всегда такая. В потоке грязных автомобилей дряхлый «жигуленок» цвета «беж», вероятно, более всех средств передвижения соответствовал этому хмурому утру. Вынырнув из транспортного потока, «жигуленок» подпрыгнул на колдобине и припарковался у кафе с игривым названием «Амброзия». Из «жигуленка» вышел парень в джинсах и синей куртке. Заперев автомобиль, он направился ко входу в бар. Роста парень был выше среднего, густая его шевелюра была в меру подстрижена, а на загорелом худощавом лице красовались неуместные в эту пору темные очки. Во всем остальном он ничем не выделялся в суетливой московской толпе, однако, искушенного наблюдателя наверняка поразила бы его походка: шел он изумительно легко, словно едва касаясь земли.

Бар в кафе «Амброзия» был небольшим, довольно уютным и, главное, работал с утра. Оставив куртку в гардеробе, парень вошел в мягко освещенное помещение, наполненное умопомрачительным кофейным запахом. Под курткой у парня оказалась лишь тонкая синяя рубашка, под которой угадывалось тренированное тело. Молоденькая барменша помахала ему рукой:

— Привет, Глеб! Тебе как обычно?

Парень окинул бар быстрым взглядом. За столиком расположился мятый мужчина с бутылкой «Балтики». Посасывая пиво из горлышка, он уставился в газету «Сегодня». Два субъекта в кожаных пиджаках глушили у стойки водку и развязно заигрывали с барменшей.

— Как обычно, Кать, — ответил вошедший парень. — У тебя проблемы?

Барменша — молоденькая хорошенькая блондинка — поспешно качнула головой.

— Все в порядке, Глеб. Ребята малость перебрали, но…

— Мы плохие, мы просто гадкие! — гоготнул один из пьяных субъектов, обратив к вошедшему отекшую физиономию. — А ты чё, сильно крутой, да?

Поправив темные очки, Глеб подошел к стойке.

— Они расплатились? — поинтересовался он у барменши. Та молча кивнула.

Опухший субъект вызывающе выпятил подбородок.

— Ну и чё? Какие будут предложения?

— Щас изжогу начнет нагонять, — ввернул его приятель. Глеб посмотрел на них, держа руки в карманах.

— Пойдем, красавцы. Провожу вас к выходу.

Опухший ухмыльнулся.

— А если, допустим, я пошлю тебя в жопу?

Глеб пожал плечами.

— Тогда я сломаю тебе руку. Или ногу. Что выбираешь?

Прозвучало это спокойно и убедительно. Оба пьяницы замерли. Барменша деловито наливала кофе. Мужчина за столиком перестал шелестеть газетой.

Приятель опухшего взглянул на часы.

— Вообще-то, Ген, времени в обрез. Начнем тут разбираться, разобьем что-нибудь… На фиг надо.

Опухший искоса глянул на Глеба:

— Считай, напугал, — и, выложив на стол серебристую визитку, обратился к барменше: — Без обид, ладно? Звякни на досуге, я тебе работу предложу. Получше, чем в этой конюшне.

— Обязательно, — пообещала девушка.

Субъекты в кожаных пиджаках, пошатываясь, потопали к выходу. Проводив их взглядом из темных очков, Глеб спросил:

— Где твой амбал, Катерина?

— А пес его знает! Когда надо, этого козла днем с огнем… Спасибо, Глеб. — Барменша подвинула к нему чашку кофе и блюдце с двумя бутербродами. — За счет заведения.

— Брось, — Глеб попробовал кофе, — так вы быстро прогорите.

Сидящий за столом помятый мужчина грохнул вдруг бутылкой пива.

— Ну и страна, мать вашу! — возопил он, тряся газетой.

— Что случилось? — вежливо полюбопытствовал Глеб.

— В четверг журналистку замочили! Ольгу Самарскую! Изнасиловали сперва на какой-то стройке, потом горло перерезали! И только сегодня, через четыре дня, обнародовали, падлы!

— Ужас какой! — вздрогнула барменша. — Просто беспредел!

Опираясь о стойку бара, Глеб застыл с надкушенным бутербродом.

— Вы знакомы с ее статьями? — обратился он к мужчине за столиком.

— Еще как знаком! — визгливо отозвался тот. — Готов поспорить, ей все это организовали!

— Кто? — спросил Глеб.

— Да кто угодно! У нас это дело плевое!

— Ужас! — повторила барменша.

Тут в бар ввалился краснощекий коренастый крепыш в распахнутом пальто. Стуча коваными каблуками, он направился прямиком к Глебу.

— Извини за опоздание, — сказал он, протягивая руку.

— Извиняю, — ответил Глеб, пожимая его короткопалую кисть.

— Толян, ты чего не здороваешься? — возмутилась барменша.

Толян виновато тряхнул круглой головой.

— Кэт, I am sorry. Жизнь задолбала. Короче, — обратился он к Глебу, — твой вопрос я не решил. Хозяин не берет в охрану «темных лошадок».

— Понятное дело, блин! — в досаде отреагировал Глеб. — Ничего, что ли, нельзя придумать?!