Виктор Некрас - Ржавые листья Страница 3

— Здрав буди, княже Ярополк, — чуть склонив голову, сказал Добрыня — глаза глядели прямо и спокойно.

Это и есть встреча, — мгновенно понял князь Ярополк. — Сам не приехал, Добрыню прислал! И словене вдоль дороги — более похоже на встречу замирённого ворога, нежели сдавшегося на милость брата. Князь скрипнул зубами, ярея было от обиды, но, смирясь, опустил голову.

Vae victis, княже.

Сто раз прав был великий вождь Бренн.

— И ты здравствуй, Добрыня Малкович, — разомкнул губы князь, почуяв, что молчание в ответ воеводе может стать неприличным.

— Пожалуй к князю Владимиру в шатёр. Там он тебя и ждёт.

Ярополк скользнул взглядом по Добрыне и усмехнулся, — рука воеводы бездумно шарила по кольцам и пластинам колонтаря, ища привычные завязки рубахи — жарко.

Добрыня, перехватив взгляд князя, тоже усмехнулся, раздвинув выгоревшие чёрные усы, блеснул из них белыми зубами. По-хорошему так усмехнулся. И только теперь князь Ярополк окончательно поверил, что всё будет хорошо. И что он останется жить.

— Едем, княже?

— Едем.

Неугомонный Варяжко, как ни странно, молчал — видно, тоже поверил.

Добрыня тронул коня и медленно, шагом, поехал к княжьему шатру, искоса бросив неприязненный взгляд на Блуда. Ярополк невольно вспомнил их давнюю вражду и подивился — неуж до сей поры не натешились?

Хотя вот они же с Владимиром не натешились.

Князь ехал следом за воеводой и невольно оглядывал замерших в строю словен. В первом ряду вои стояли замерев, так, чтобы и не моргнуть — не иначе отроки Владимировой дружины. А вот за их спинами уже толпились, как попало — видно, новогородское простонародье. Охочие вои из городовой рати.

Ярополк вновь подивился: а ведь допрежь пока что не было такого обычая, чтоб городовую рать водить на других князей. Князья меж собой тягались дружинами, наёмниками, да воями, что землю держат за службу, огнищанами.

Не было, так будет, — грубо сказал себе Ярополк. — С этого вот самого дня.

Кстати, этих словенских воев было не так уж и много. Ярополк задумался — доведись ему так встречать замирённого брата, полвойска бы сбежалось поглазеть. А то и больше.

Добрыня спешился у княжьего шатра, отдал поводья отроку и ждал Ярополка.

Князь, сопровождаемый взглядами (сочувственными — своими, любопытствующими или равнодушными — словен) легко спрыгнул с коня, бросил поводья Варяжко.

— Ожидай тут.

— Но… — неосмотрительно заикнулся было гридень, тоже спешась.

— Молчать! — прошипел князь, косясь на Добрыню, что сделал вид, будто ничего не видит и не слышит. — Я сказал — жди! Опозорить меня перед братом хочешь?

— А как же ты один, княже? — еле слышно, одними губами спросил Варяжко.

— Я не один, — возразил Ярополк, пожав плечами. — Вуй Блуд со мной пойдёт.

И решительно шагнул к шатру, полу которого уже откинул Добрыня.

Варяжко закусил губу.

Добрыня у входа поклонился — Ярополк, даже лишённый стола, всё одно оставался князем по крови и старшим братом его воспитанника, князя Владимира. Паче того, он был сыном великого отца, которого Добрыня помнил всегда.

Князь поправил зипун и, почти не наклоняясь, шагнул внутрь шатра. Следом за ним нырнул Блуд, и Добрыня опустил полу шатра.

В передней половине шатра тоже было почти пусто — только у входа во вторую половину стояли два воя — почётная стража. Воям Ярополк не удивился — так и должно быть. Но сам он на месте Владимира встретил бы брата если уж не снаружи, так здесь. Князь опять оскорбился было, но вновь смирил себя усилием воли.

Vae victis.[1]

— Останься здесь, — бросил он через плечо Блуду и шагнул к входу. Блуд молча отступил — приказ князя как нельзя лучше отвечал его намерениям.

Вои у входа почему-то не словенами, и даже не варягами, а урманами, и эта мелочь вдруг встревожила Ярополка донельзя. Он на миг остоялся, и тут Блуд за его спиной взмахнул рукой. Урмане отступили на шаг в разные стороны и дружно обнажили мечи. Ярополк рванулся, уже понимая, что не успевает. Глупо подумалось, — и ведь даже кольчугу под зипун не вздел, дубина. Как будто кольчуга тут могла чем-то помочь, спасти от прямого удара мечом.

В боках рвануло с двух сторон, два раскалённых бурава вонзились под рёбра, боль заклокотала в груди, подымаясь вверх. Князь закричал, падая. Рука бессильно шарила по поясу, пытаясь ухватить рукоять меча, кровь хлестала, едва заметная на красном сукне зипуна и корзна. И тогда урманин Рагнар наступил на спину Ярополка и одним поворотом меча вырезал из его спины кровавый ком с торчащей из него белой костью ребра. Это называлось «кровавый орёл». Дикий крик князя, понявшего, что вуй Блуд, коему он всегда верил, как себе самому, продал его жизнь Владимиру за новогородское серебро, оборвался на самой высокой ноте, захлебнулся кровью и затих. Воевода Блуд медленно пятился к выходу.

Снаружи немедленно восстал непереносный гам — крики, звон оружия, — там убивали Варяжко и его людей.

Полог, закрывавший вход, вдруг отлетел в сторону и на пороге появился бледный, как смерть, Владимир. Губы князя что-то безостановочно шептали — должно быть, заговор от мстительного духа-встречника.

— Поверните его, — хрипло сказал он, словно ничего не слыша. Хакон, второй из убийц, ногой зацепил тело Ярополка за плечо и рывком перевернул его лицом вверх.

Князь был ещё жив. Ручеёк крови стекал из уголка рта в светлые усы и по щеке тёк на землю, но серые глаза — матери глаза, не отца! — смотрели цепко и прямо. Прямо на побледневшего как смерть, почти побелевшего Владимира.

Но продолжалось это недолго. Через несколько мгновений глаза Ярополка потускнели, и Владимир, отойдя от нахлынувшего страха, жёстко и удовлетворённо усмехнулся.

— Вот и всё.

И повернулся к выходу из шатра, где, съёжась, стоял Блуд.

Когда дикий, звериный крик Ярополка ударил по ушам, Варяжко, вмиг всё поняв, обнажил меч и бросился к шатру. Следом рванулись и трое его отроков, но словене по знаку Добрыни, хлынули впереймы, загородили вход древками копий.

Конечно, Варяжко это не остановило бы. Отлетело в сторону косо срубленное древко, грянулся в пыль с разбитой мордой кто-то из новогородцев, покатился по земле сорванный метким ударом с головы шелом. Но Ярополчичей скрутили, навалившись многолюдством. Убивать их никто не собирался, да Добрыня и не дозволил бы. Он сам ещё ничего не понимал, опричь того, что произошло огромное предательство.

— Это и есть твоя клятва на мече, витязь Добрыня?! — надрывно выкрикнул ему Варяжко, вырываясь, — его держали скрученным сразу шестеро воев-словен. — Псы!