Александр Бушков - Стражи Страница 3

В отличие от некоторых других сослуживцев, не склонных особенно вникать в чисто научные дела, сопровождавшие деятельность батальона, фон Шварц как раз научными бюллетенями интересовался — конечно, только теми, которые, не имея должного образования, мог понять. Он помнил о гипотезе профессора Челышева, не исключавшей, что по Времени, подобно не пересекающимся параллельным прямым Лобачевского, простираются бок о бок с нашей временной линией иные, где все устроено иначе — то ли чуточку, то ли значительно иначе. Правда, проводившиеся батальонными физиками изыскания эту версию опровергали.

Однако то, что фон Шварц видел за окном… Можно было предположить, что его неведомым образом выбросило в некую «параллельную линию». Время здесь течет точно так же — вот он, настенный отрывной календарь, пусть и чуточку иного облика, тот же год, месяц, день… Только здесь (лихорадочно прикидывая!) либо красные проиграли в гражданской, либо никаких революций не совершилось вовсе…

И тут он увидел нечто, опровергавшее подобные догадки. В темнополированную крышку телефонного столика оказался словно бы утоплен, как муха в янтарь, его собственный серебряный портсигар с выпуклым глухарем на крышке. Только эта крышка и виднелась на поверхности.

Фон Шварц осторожно протянул руку, потрогал. Портсигар сидел на своем месте так плотно, словно его туда в качестве украшения заделал искусный краснодеревщик уже при изготовлении столика. Ага! Прежний столик был чуточку ниже, и новый, возникнув неведомо откуда, прихватил большую часть портсигара. Окажись столик повыше на вершок, поглотил бы портсигар целиком.

Фуражка штабс-капитана валялась на полу — ну да, там, где раньше была убогонькая вешалка, теперь — гладкая стена, не выбеленная, а оклеенная светло-желтыми обоями. Вешалка пропала, и фуражка свалилась на пол — уровень пола ничуть не приподнялся — вот и уцелела.

Фон Шварца передернуло: жутко и подумать, что с ним произошло бы, поднимись здешний пол повыше…

Потом он увидел торчащую прямо из боковой стены шифоньера половинку собственного портфеля, рыжего, с тусклой железной застежкой, непрезентабельного, как многое в прежнем советском тридцать восьмом году. Распахнул дверцу. Там висели фрак, несколько рубашек, пиджак в мелкую клетку, еще какая-то одежда, а на полу стоял роскошный чемодан из темно-вишневой кожи, как раз и скрывший ту половинку портфеля, что оказалась внутри. Фон Шварц, ухватив чемодан за ручку, попробовал его сдвинуть, но тот не поддавался, казался словно приколоченным боком к стенке.

Да нет, конечно, это половинка портфеля с ним слилась, став единым целым, вот чемодан теперь и не сдвинуть…

Очень похоже, не штабс-капитана перебросило в другие временные линии, а та, единственная, в которой он пребывал, вдруг изменилась напрочь. Грядущее стало иным. Случилось самое страшное, чего они боялись, похуже гипотетического нападения стаи альвов на батальон, к которому на всякий случай давно изготовились…

Нужно было как-то выбираться назад — если только это «назад» существует на своем месте, в чем, строго говоря, нельзя быть уверенным, не зная, с какого момента произошли изменения. Но все равно, ничего другого не остается. «Карета» стояла (по крайней мере, несколько минут назад) верстах в десяти отсюда, в Измайловском лесу, в подвале заброшенных и опустевших еще в гражданскую капитальных купеческих складов, но вот как обстоит дело сейчас? Лучше не думать, что и там могло произойти нечто подобное ставшим единым целым шифоньеру, чемодану и портфелю, — чтобы не лишаться последней надежды, не сорваться в вовсе уж черное отчаяние. Должна уцелеть карета — и точка! Сам-то он уцелел…

Вот только как прикажете добираться? Извозчики и таксомоторы здесь наверняка имеются во множестве — но советские деньги решительно непригодны — никто даже не поймет, что это такое. И внешний вид…

Он посмотрел на себя в зеркало, ставшее раза в три больше и обретшее резную раму. Коверкотовая гимнастерка с вышитыми золотом и цветным шелком нарукавными знаками, командирский ремень со звездочкой, по четыре шпалы на петлицах. Бравый сотрудник НКВД — еще несколько минут назад, а теперь, с точки зрения обитателей этого грядущего, и вовсе непонятно кто.

Стоп, стоп… Даже если здесь все же была гражданская, которую проиграли красные, подобная форма просто не успела появиться, никто ее попросту не опознает как «совдеповскую». А это шанс, господа, это шанс пройти незамеченным. Особенно если быстренько спороть с нарукавных нашивок серпы-молоты и красные звезды, орден Боевого Красного Знамени отвинтить и убрать в карман вместе со знаком «Отличник НКВД», а вот монгольский орден, здесь наверняка совершенно неизвестный, присобачить на околыш фуражки вместо красной звездочки. Великоват, нелепо будет смотреться, ну да что поделаешь… И будет он, скажем, военным атташе Экуадора или Уругвая — кто здесь, не считая дюжины-другой людей, способен его разоблачить? Кто из этих беззаботных прохожих знает, как должна выглядеть настоящая военная форма уругвайских господ офицеров? Ограничится все любопытными взглядами — и только. Десять верст можно прошагать и походным шагом, в конце-то концов. Заряженный наган в кобуре, а в кармане галифе маленький маузер с запасной обоймой — это придает некую уверенность… Или все же позаимствовать одежду из шифоньера? На первый взгляд, она явно великовата, но тут уж ничего не поделаешь, хорошо — не мала. Вон и штучные брюки, и две пары штиблет…

Так ничего и не решив, он на цыпочках подошел к двери, потрогал ручку, присмотрелся и выругался сквозь зубы… Дверь стала новой — гораздо роскошнее, а вот замок остался прежнего типа — отпиравшийся и запиравшийся исключительно ключом — изнутри его открыть невозможно. Ну, предположим, нас и с такими препятствиями учили справляться, нужно поискать что-то, способное сойти за отмычку, собственный перочинный ножик остался в портфеле — в той его части, что слилась с чемоданом намертво, кто ж знал…

Решаться? Так что же выбрать — чужой костюм или облик военного атташе из экзотических дальних стран?

Ситуация разрешилась сама по себе, без малейшего участия фон Шварца. Громкие шаги, послышавшиеся в коридоре, утихли рядом, и в замок стали вставлять снаружи ключ, что удалось находившемуся по ту сторону двери попытки с третьей — то ли был выпивши, то ли не привык обращаться с замками такой системы…

Ключ скрежетнул, проворачиваясь. Не раздумывая, действуя сугубо по наитию, фон Шварц кошкой прянул к одному из окон, распахнул его настежь, подхватил и нахлобучил фуражку, встал спиной к подоконнику. Большим пальцем отстегнул ремешок кобуры. Сердце колотилось.