Евгений Малинин - Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны Страница 3

Я снова видел ее прекрасное лицо, ее улыбку… И это лицо как-то странно, неуловимо превращалось в лицо незнакомой мне девушки по имени Людмила… И в ушах моих снова звучали слова «…Посмотри, какие у него… замечательные глаза – утонуть можно…». И голос, произносивший эти слова, был голосом феи Годены… Крохи… Людмилы…

Тряхнув головой, я быстро ссыпал камушки в мешочки и, отодвинув их в сторону, потянулся к небольшой книжке в переплете из светло-зеленых нефритовых пластинок. Открыв ее посередине, я уставился на чуть желтоватые, абсолютно чистые страницы и вдруг услышал ясный, назидательный голос:

«Поднебесная есть центр населенного мира, и стыдно тебе, Сор-Кин-ир, не знать этого!»

Невольная улыбка выползла на мои губы, настолько живо я представил себе своего учителя, Фун-Ку-цзы, наряженного в темно-коричневую хламиду и шагающего неспешным шагом по пыльной, пустой дороге. Но улыбка моя тут же увяла – сквозь желтизну страницы проступило побелевшее, обескровленное лицо маленького Поганца Сю, а в моих ушах зазвучал его слабый прерывистый голос:

– Вот я и попробовал поступить так, как велело мне сердце… Видишь, что из этого получилось?..

Я медленно закрыл книгу – память о путешествии в Поднебесную, о преследовании тамошнего мага, ограбившего Алмазный Фонд России. Затем, хлебнув из бокала, я встал и прошел в спальню. Открыв дверцу платяного шкафа, я сдвинул висевшее там барахло и осторожно погладил черную замшу парадных доспехов черного изверга. Доспехов, доставшихся мне от дана Тона, сияющего дана Высокого данства, ставшего призраком и едва не отнявшего у меня мое собственное тело!.. Я вздохнул и тихо пробормотал:

– Жестокий дан на свете жил,Доспехи не снимал,Железом нечисть он крушил,Мужчин сжигал, детей душил,А женщин распинал!

Но срок пришел, и час пробил,Жестокий дан подох и сгнил…

Да, мой маленький, безумный приятель Фрик, вольный дан Кай, сочинивший эту песенку, действительно был способен стать классиком литературы… Хотя… Любое отечество не терпит своих пророков, а Фрик был пророком!

Я закрыл шкаф и вернулся к столу.

«Так что же мне делать?.. – Как-то уж чересчур грустно подумал я, – что же мне делать со своей памятью и со своей… тоской?!»

И тут же мне стало ясно, что я лукавлю… Лукавлю сам с собой. Был человек, способный успокоить мою память и стереть мою тоску! Да и выросли моя память и моя тоска до совершенно непомерных размеров только потому, что я встретил человека, способного их укротить!!! Человеком этим была… Людмила, девушка, которую я видел всего несколько минут, и с которой, скорее всего, больше никогда не встречусь! Разве что Галочка поможет… Вот только обращаться к Галочке за помощью в этом деле мне очень не хотелось!.. Очень!!!

И тут в нижнем, чуть приоткрытом ящике моего стола послышалось странное, короткое шуршание. Я невольно опустил глаза и увидел, как ящик сам собой выдвинулся не меньше чем на ладонь, и в образовавшейся щели виднеется небольшой цилиндрический футляр, сияющий чистым золотисто-желтым цветом.

Сначала я даже не понял что это такое, и только взяв в руки этот крохотный и неожиданно тяжелый тубус, вспомнил, что это тот самый футляр, который я тайком вынес из резиденции Маулика и в котором должен лежать перевязанный желтой лентой пергаментный свиток. Но я сразу же вспомнил и другое – месяцев пять назад, во время ежегодной генеральной уборки своего логова, я перебирал содержимое всех ящиков.

Никакого футляра в ящике не было!

Однако теперь, вот он, как ни в чем не бывало, лежит в моей руке, демонстрируя свою непонятную тяжесть.

С минуту я рассматривал чистую золотисто-желтую кожу, обтягивающую маленький тубус, а затем осторожно потянул плотно пригнанную крышку вверх. Она не поддалась, и я попробовал повернуть ее. Крышка легко пошла против часовой стрелки, одновременно сдвигаясь вверх, словно скользила по резьбе. Вот только никакой резьбы на открывающейся нижней части футляра не было. Наконец крышка отделилась от тубуса, и я вытряхнул свиток пергамента, перевязанный неширокой желтой ленточкой, на стол.

Снова закрыв зачем-то футляр, я аккуратно поставил его на край столешницы и принялся рассматривать свиток, не прикасаясь к нему руками. Моя осторожность была не совсем понятна мне самому, насколько мне помнилось, в пещере Маулика я уже вынимал этот свиток из футляра – надо сказать, без всякой опаски, и ничего со мной не случилось. Правда, в то время я еще не обладал знаниями, заключенными в Нефритовой книге…

Теперь же я отчетливо ощущал некий… запах что ли, опасности, исходивший от этого небольшого кусочка выделанной кожи ягненка. Желтая ленточка, перетягивавшая свиток имела по всей своей длине едва заметную надпись, сделанную вплетенной в нее золотистой нитью. Напоминала эта надпись изящную арабскую вязь, и в тот момент, когда я увидел это свиток впервые, я не смог ее разобрать. Однако теперь, владея магическими знаниями Нефритовой книги, я довольно быстро понял смысл этой надписи. По всей длине ленты, повторяясь, бежала коротенькая фраза «Сорвать эту печать дано только ищущему Любви».

Эта лента и вправду служила некоей печатью, поскольку ее узелок был залит чем-то красным, похожим на сургуч, и на этом сургуче был оттиснут овал, заключавший три одинаковые драконьи головы. Из пасти средней головы вырывалось длинное пламя.

Я задумчиво почесал лоб – если мне не изменяла память, в первый раз, когда я рассматривал этот свиток, печать на нем была… синей!

Если бы этот свиток попал мне в руки хотя бы на день раньше, я, скорей всего, и не подумал бы его вскрывать – и исходящий от него аромат опасности, и предупредительная надпись безусловно остановили бы меня. Но в тот вечер…

В тот вечер я вполне мог отнести себя к «ищущим Любви». А потому, взяв свиток в левую ладонь, и не сводя глаз с красной печати, я осторожно потянул за один из концов ленточки.

В следующий момент по комнате прокатился грозный раскатистый рык, а из пасти драконьей головы, располагавшейся в центре печати, вырвался крошечный, но вполне натуральный огненный факел! Печать мгновенно расплавилась и стекла на столешницу неряшливой красной лужицей, а по ленточке в разные стороны побежало быстрое, чуть слышно шипящее пламя, превращая этот кусочек ткани в невесомый серый пепел.

Едва только ленточка догорела, свиток, преодолевая сопротивление моих онемевших пальцев развернулся и передо мной легла небольшая желтоватая страничка, заполненная все той же изящной вязью. Я склонился над появившимся текстом и спустя пару минут начал понимать написанное:

«Два спящих желтка смешай в синей глине с шестнадцатью каплями горючей крови земли, добавь щепотку пепла из следа молнии, три глаза беременной гадюки, сушеный цветок арардуса и свежий, трехлетний корень-вопль. Перемешай, залей смесь двумя плошками мертвой воды и дай настояться три часа. Взбей состав до образования кровавой пены, опусти в него голову черного петуха с открытыми глазами и вари на быстром живом пламени до писка…»