Вадим Арчер - Алтарь Василиска Страница 3

– Что это такое? – не понял Шемма.

– Травяную картину начинают создавать с сосуда, стоячего или подвесного. Сосуд – это половина картины. Его вырезают из камня, украшают огранкой, наполняют землей, затем подбирают растения так, чтобы было красиво, и высаживают в эту землю. Потом картину растят и формируют, пока не добьются желаемого вида. У нас часто устраивают выставки травяных картин.

– А это тоже картины? – Шемма указал на растения в боковых желобах туннеля.

– Нет, они здесь посажены для освещения. Такие посадки освещают всю центральную часть города. В удаленных туннелях их нет, потому что им нужен постоянный уход, который там трудно обеспечить. Но наша одежда дает достаточно света, чтобы ходить везде.

– Почему ваша одежда светится? – спросил неугомонный табунщик. – Это краска?

– Нет. Некоторые сорта волокнистых растений дают светящиеся волокна, которые сохраняют свечение и после того, как растение засохнет.

Подбирая сорта, можно получить разнообразные оттенки. Самые распространенные цвета – серо-голубые. Одежду такого цвета носят многие жители.

– А редкие?

– Желтые и розовые. Одежду из таких волокон выдают за заслуги перед городом.

– У вас ничего не покупают и не продают?

– В этом нет надобности. То, что нужно для жизни, мы вместе производим и вместе используем. Необходимое мы даем каждому.

– Значит, ваша владычица не богаче любого жителя города? – удивился Шемма.

– Я сказал – необходимое, а владычице принадлежат лучшие плантации Лура, урожай с которых она распределяет, как считает нужным, – напомнил глава общины. – Это ее привилегия. Когда появится новая владычица, кто бы она ни была, она возглавит Первую общину и весь город, а также получит в личное пользование эти плантации.

– Понятно, – сказал Шемма. – Богатство у вас зависит от положения среди других людей.

– Не совсем так, – поправил его монтарв. – Это касается только владычицы. Меня, например, избрали старшим, поэтому я могу распоряжаться имуществом и людьми своей общины. Это не удовольствие, а труд. Если я устану и откажусь от своего положения, община выберет другого. Он возьмет на себя управление хозяйством, а у меня останется только то, что принадлежит лично мне.

У нас не так ценится богатство, как почет и уважение жителей города.

– Там, наверху, все по-другому, – заметил Шемма, – Там что мое, то мое.

– Здесь не выжить в одиночку. Здесь живут общинами, и в каждой свое хозяйство и свой очаг. Чем богаче община, тем лучше живут все ее люди. Но если где-то дела пошли неладно, там помогает владычица, а если нужно, то и другие общины. Есть и городские работы – постройка туннелей, плантаций, поддержание чистоты в туннелях и шахтах. Каждая община обязана посылать людей на эти работы. Общегородскими делами распоряжается владычица. Она же решает и споры между общинами.

– А если людям не понравится, как ими распоряжаются? – спросил практичный Шемма. – Они могут выбрать другого?

– Люди могут заменить главу общины, но не владычицу. Ее правление является пожизненным и наследственным.

– А советника? – Шемма вспомнил опасного Данура.

– Он помогает владычице. Выбирать и отстранять его – ее право.

За разговором Шемма не заметил, как они оказались в просторном овальном зале, превосходившем по размерам зал Пятой общины. Здесь было светло от обилия растений, которые живописно размещались в каменных вазах, покрытых тончайшей геометрической резьбой, плоских, шаровидных, овальных, стоящих на полу и на подставках, подвешенных на цепочках вдоль украшенных барельефами стен. Кое-где на вьющихся плетях мерцали крупные цветы с полупрозрачными, радужно переливающимися лепестками. Шемма сразу понял, что перед ним – те самые травяные картины, о которых рассказывал его провожатый. Вдоль стен тянулись каменные диваны удобной формы, пол, покрытый толстым тканым ковром светлых оттенков, придавал залу уют и мягкость.

– Мы пришли, – услышал над ухом Шемма, заглядевшийся на окружающее его великолепие. – Это центральный зал первой общины. Нам сюда.

Глава общины повел Шемму по одному из коридоров, ответвляющихся от овального зала. С обеих сторон коридора встречались короткие проходы, в глубине которых виднелись занавески, служившие здесь дверьми. Свернув в такой проход, провожатый Шеммы вынул из стенной ниши камень, похожий на пест от небольшой ступки, и постучал им в стену.

Входная занавеска отодвинулась. Из глубины вышел монтарв, ростом и сложением походивший на Шемму. Но сходство было лишь поверхностным – вместо рыхлой упитанной плоти табунщика, не успевшего в скитаниях растерять накопленный жирок, в теле Пантура чувствовалась крепость гранита, в недрах которого он родился, вырос и прожил долгую жизнь. Да и волосы лурского ученого были не белокурыми, а седыми от времени, будто бы запорошенными древней пылью.

Серо-желтые кошачьи глаза с вниманием остановились на человеке сверху.

– Спасибо, Масур, – сказал он главе общины.

Тот ушел. Шемма и Пантур остались вдвоем, молча разглядывая друг друга.

– Это ты знаешь наш язык? – нарушил молчание Пантур.

– Да, – сказал оробевший Шемма.

– Хорошо. Заходи сюда.

Табунщик прошел за дверную занавеску. Внутри не было роскоши центрального зала, к которой подсознательно готовился Шемма. Стол, диван, сиденья, пара лежанок и книги, книги, книги…

– Ты будешь жить здесь, – услышал он голос Пантура.

II

Альмарен шел вдоль ручья на север. Длинные ноги легко переносили его через камни, поваленные деревья и кучи засохших ветвей, намытые весенними потоками. Поначалу он ощущал присутствие Магистра, оставшегося сзади, на лесной поляне у ручья, но постепенно в его подсознание стало внедряться чувство растущего одиночества, одиночества вдали от жилья, среди деревьев, камней и кустарников, среди шорохов, звуков и запахов бескрайнего лесного массива на севере Келады.

В лощине, по которой тек ручей, было влажно и прохладно. Зной засушливого лета не достигал ее дна. Лесной воздух, душистый и свежий, обострял восприятие окружающего мира и в то же время смягчал тревожную настороженность Альмарена, присущую любому живому существу в чужом месте. Альмарен чутко прислушивался к лесным звукам и голосам, но они не казались опасными. Попутный уклон лощины затягивал его и заставлял спешить вперед, возбуждая безотчетное стремление скорее достигнуть ровного места.

Вслед за ощущением одиночества к Альмарену приходило понимание того, что успех дела, жизненно важного для исхода войны, теперь зависит от него, и только от него. До сих пор он во всем полагался на своего старшего друга, с которым не расставался со дня выезда из Тира и решения которого были естественными и неоспоримыми для молодого мага. Теперь на Альмарене лежала и необходимость самостоятельно принимать решения, и ответственность за эти решения. Он озабоченно хмурился, подбирая и пряча свою обычную, чуть рассеянную улыбку, и пытался угадать, как развиваются события там, впереди.