Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать Страница 3

— Я сейчас, — повторил Рамон и пошел будить слугу, от всей души надеясь, что, пока ходит, брата успеет сморить хмель. Каждый раз одно и то же. Сперва пьяные причитания, мол, как же все это надоело, пора, пора что-то делать. Потом отговорки, маменька заругает, жена пилить будет. Наутро — то ли притворные, то ли настоящие слова о том, что не помнит, что он ночью молол, да и спьяну чего только нести не начинают. Почему Рихмер слова поперек матери не скажет, Рамон не понимал, да и не пытался понять.

Он нарочито медленно шел до комнаты, где спали слуги, вместо того чтобы просто позвонить в колокольчик. Потом ждал, пока принесут хлеб, пиво и холодное мясо, оставшееся с вечера.

Рихмер сидел, опустив лицо на скрещенные на столе руки. Рамон решил было, что брат все-таки уснул и будить его не стоит, но тот поднял голову, едва слуга вышел, прикрыв за собой дверь.

— Пить будешь? — спросил Рамон. Не дожидаясь ответа, налил пиво в две кружки, положил ломоть мяса на хлеб. И так понятно, что будет, стоило бы иначе посередь ночи за хмельным ходить.

— Кажется, оставшийся год я не дотяну, — сказал Рихмер, принимая пиво. — Сопьюсь раньше.

— Год?

— Ну да. Даже меньше — двадцать нам когда стукнуло?

— Два года. Неполных. Но мне легче думать, что два.

— Думай — не думай… — Рихмер опустил кружку. — Авдерик погиб через день после того, как ему исполнилось двадцать один. А ты говоришь: два…

— В ту ночь многие погибли. На то она и война.

— Ты видел, как он…

— Нет. Я тогда изо всех сил пытался не отдать концы и не наложить в штаны. Утром узнал.

Рихмер кивнул. Покрутил кружку между ладоней, вздохнул:

— Видел бы ты, что с матушкой творилось, когда тело привезли. Я грешным делом думал — рассудком повредилась. Вызвала меня от господина, а как приехал — вцепилась, ни на шаг не отпускает. Барон приехал обратно просить, она в ноги кинулась — мол, не забирай младшенького, старшие в чужих краях, хоть один в горе опорой будет. Чуть со стыда не умер.

— А что барон? — поинтересовался Рамон.

— А что барон? Помялся-помялся, да и согласился. Так и остался при мамкиной юбке.

— Ты раньше об этом не рассказывал.

— А ты не спрашивал. — Рихмер заглянул в опустевшую кружку, потянулся за кувшином. — А когда про Лейдебода весть пришла, совсем плохо стало. Матушка, видать, все семейные хроники подняла, и началось. На реку нельзя, утонешь. На охоту нельзя — зверь загрызет.

Рамон хмыкнул:

— Книжки читать не запретила? А то двоюродный дед, если не врут, книгу на ногу уронил. Оковкой ступню рассадил, через неделю от горячки умер. И мыться бы надо запретить, один из наших предков…

— Смешно тебе. А я не знал, куда от соседей деваться. Зовут то в гости, то на охоту, а я мямлю, точно красна девица, — мол, маменьке плохо, в другой раз.

— Так не мямлил бы. Встал да уехал. Взрослый уже на маменьку оглядываться.

— Однажды попробовал. Чуть не сутки прорыдала, пришлось за лекарем посылать, испугались, что нервная горячка случится.

— Да ладно тебе. Она, говорят, ни на одних похоронах не плакала. Что над мужем, что над сыновьями — ни слезинки.

— Вот тебе и ладно, — вздохнул Рихмер. — Какое там «уехал», шагу боюсь ступить.

Брат помолчал, медленно выстукивая пальцами по столу неведомую мелодию. Подался вперед:

— Собирайся. Завтра поедешь со мной. Или сгниешь в этом болоте.

— Тебе легко говорить. Ты-то свободен.

Рамон усмехнулся:

— Свободен? Просто до меня никому нет дела. Вот и вся цена той свободе. Но если то, что она сделала с тобой, называется любовью — в гробу я видал такую «любовь». Собирайся. Третий раз предлагать не буду: времени на раздумья не осталось.

Рихмер опустил голову:

— Не могу. Спокойной ночи, брат.

Замок стоял на одном из холмов, окружавших огромную зеленую чашу долины. Дорога шла по дну чаши среди клочков крестьянских полей, потом снова поднималась, кружа между холмами, а после пряталась в лес.

Рамон со спутниками ехали под низкими ветвями. Здесь дорога казалась ненаезженной, еще не разбитой, да она и была такой в это время года, когда пора весенних ярмарок еще не наступила. Именно поэтому Бертовин обратил внимание на две цепочки следов, четко выделяющиеся в мокрой грязи. Следы сворачивали в самую гущу леса.

Всадник придержал коня, спешился. Увидев вопросительный взгляд Рамона, негромко проговорил:

— Проверю. Некому в это время по лесу шастать.

Рамон кивнул. Лесничие, конечно, свое дело знали, но уезжать, не проверив, не стоило. За дровами его крестьяне могли ходить лишь на особо отведенные делянки. И то среди соседей разрешение рубить дрова в господском лесу считалось неслыханным послаблением. Правду сказать, таких богатых лесов на соседских землях не было, там господа сами дрова покупали на вес.

Бертовин с парой спутников исчез среди подлеска, Рамон остался ждать. Долго скучать не пришлось: люди выволокли на дорогу парня и девушку.

Рамон хмыкнул было: заняться вам нечем, пусть их резвятся. Но следом за парочкой один из людей вынес наполовину ободранную косулю.

— Так, — произнес рыцарь, в упор глядя на парня. — Ты знаешь, что бывает с браконьерами? Девку-то зачем с собой потащил — больше посторожить некому было?

Крестьянин плюхнулся на колени:

— Не виноват я, господин. Мы в лес по другому делу шли. Свадьба осенью… дожидаться, что ли? А тут — в силках, дохлая уже… не утерпел, не пропадать же мясу. Пощади, господин.

— Дохлая, говоришь? — Рамон вопросительно посмотрел на Бертовина.

— Врет, — ответил тот. — Да сам посмотри: у нее горло перерезано. И теплая совсем.

Рыцарь не поленился спешиться, склонился к туше, сняв перчатку, прикоснулся к покрытой шкурой ноге. Выпрямился, пристально посмотрел на парня:

— Ну?

— Это не я! Мы на поляну вышли. Там человек какой-то был. Увидел нас, нож бросил и убежал. — Парень пополз на коленях, норовя обнять ноги. — Господин, пощади!

Рамон брезгливо отодвинулся.

— А шнур для силков тебе в мошну тоже какой-то человек подкинул? — поинтересовался Бертовин.

Крестьянин схватился за поясной кошель и понял, что попался. Взвыл, рухнул ниц.

— Девку-то зачем взял? — повторил Рамон. — Сторожить? Неужели больше некому было? Или впрямь думал, отговориться — мол, до свадьбы не дотерпели, а дома негде?

Не дожидаясь ответа, подошел к девушке, приподнял за подбородок, заглянул в лицо. Видно было, что ей понадобилось усилие, чтобы не шарахнуться прочь.

— Он и в самом деле твой жених?

— Да, господин, — прошелестела она.