Татьяна Устименко - Сумасшедшая принцесса Страница 3

В возрасте пяти лет я впервые вошла в библиотеку, восторженно поздоровалась с книгами и сняла с полки ближайшую из них. Открыла и…. начала читать… Может быть, свершилось чудо? Но у меня появилось четкое ощущение того, что я всего лишь вспоминаю то, что уже знала когда-то ранее. Языки людей, эльфов и гномов – все они оказались знакомыми и понятными для меня.

В центре библиотеки располагался массивный стол, окруженный креслами, и ярко горел огонь в камине, прикрытом хрустальным экраном. Книги, как и люди, не любят холода и сырости. Я вытянула с полки солидный том по фехтовальному искусству, написанный много лет назад великим эльфийским военачальником, и только собиралась погрузиться в чтение, удобно устроившись в одном из кресел, как вдруг услышала торопливые шаги, эхом звучащие под сводами галереи, ведущей к библиотеке. Шаги приближались. Осознав немалую вероятность получить справедливый нагоняй за это полуночное бдение, я мгновенно сунула книгу на полку и юркнула под стол, притаившись в тени тяжелой скатерти, кисти которой опускались до самого пола. Приходилось только благодарить свою своевременную находчивость, потому что в тот самый момент, когда я выровняла край спасительной скатерти, дверь библиотеки широко распахнулась, и в нее вошли двое, ноги которых я великолепно видела сквозь шелковую бахрому своего убежища. Первая пара ног была обута в изящные туфельки из змеиной кожи, при каждом шаге кокетливо выглядывающие из-под подола роскошного платья, вышитого жемчугом. Туфельки красовались на ногах матери – графини Антуанетты. Вторая пара ног в ботфортах с золотыми шпорами принадлежала моему отцу. Граф тут же опустился в одно из кресел, послышалось мелодичное звяканье хрусталя и сочное журчание вина, наливаемого в бокал. Графиня, в отличие от мужа, не заняла другого кресла, а начала беспокойно метаться по комнате, при каждом шаге все глубже увязая каблучками туфель в густом ворсе ковра. Ее испуганные порывистые движения напоминали отчаяние дикого зверя, запертого в клетке…

– Сядь и расслабься, я налил тебе вина, – прозвучал равнодушный голос отца. – Ульрика давно уже третий сон видит, впрочем, как и остальные дети, а у нас есть возможность все спокойно обсудить…

Услышав свое имя – я вздрогнула и вся обратилась в слух.

– Меня удивляет твое безразличие. – Истеричное, но, тем не менее, приятное и сейчас, сопрано матери взметнулось к потолку библиотеки. У меня аж в ушах зазвенело. – А ведь в последние дни это стало особенно заметно… – Раздался громкий треск разрываемой материи. Очевидно, мать превращала в клочки один из своих батистовых носовых платков. – Даже мы, привычные к ее облику, уже не можем сдержать ужаса. Моя камеристка передавала мне невероятные сплетни, которыми потчуют друг друга наши слуги, коротая вечера у очага на кухне. Если бы все они не были набраны из принадлежащих нам селений, то боюсь, что многие попросту разбежались бы, разнеся эти омерзительные россказни по всему королевству. Ты ведь помнишь, что нам пришлось сделать с той молоденькой горничной, которая собиралась рассказать родственникам об Ее Светлости…

«Вот это да, – подумалось мне, – это что-то новенькое! Моя мать называет меня – Ее Светлость!» – И от удивления я чуть не высунула голову из-под стола.

– А ведь тебя предупреждали, – сдержанно произнес отец. – Альзира сама говорила тебе о проклятии, наложенном на ребенка, но ты все равно взяла девочку в наш дом…

– Альзира была моей подругой! – оправдывалась мать. – Она умирала и просила меня позаботиться об Ульрике. Спасти ее, укрыть ее от отца. Мы и теперь не знаем, жива ли она. Бедняжка говорила мне о старинном проклятии, но Ульрике тогда было всего двадцать минут от роду, и она выглядела обычным ребенком…

Граф де Брен встал, подошел к жене и успокаивающим жестом положил ладонь ей на плечо:

– Все в руках божьих, дорогая! Ты исполнила священный долг подруги и подданной, спасла невинное создание и, возможно, избавила королевство от неисчислимых бед. Проблему же Ульрики можно решить намного проще, чем это кажется. Вели мэтру Кварусу сделать красивую маску, которая будет закрывать лицо девочки…

– И мы принудим ее ходить в этой маске всю оставшуюся жизнь? – горько зарыдала графиня.

– Все в руках божьих, – вновь смиренно повторил граф, тяжело вздохнул и покинул библиотеку.

Дождавшись, когда Антуанетта вслед за графом удалится из комнаты, я вылезла из-под стола и уселась в кресло, которое совсем недавно занимал тот, кого я привыкла считать родным отцом. Меня буквально ошарашил этот случайно подслушанный разговор. Масса вопросов роилась в голове. Определенно, я вовсе не являлась дочерью графа и графини де Брен, а оказалась ребенком некоей загадочной Альзиры, подданной которой когда-то называлась моя мать. Моя мать? Принадлежавшая к одному из знатнейших родов королевства… Кем же тогда могла быть эта Альзира? И о каком проклятии, из-за которого мое лицо придется закрыть маской, шла речь? Что с моим лицом?

Лишь много лет спустя я узнала, что на свете существуют предметы, называемые зеркалами. Но во времена моего детства в замке их не было. Возможно, старательно укрываемое от моих взоров зеркало хранилось в покоях матери, но я никогда его не видела и даже не подозревала о существовании чего-то подобного. Стекла в окнах делали цветными, доспехи воинов – матовыми, золотые и серебряные блюда покрывал рисунок из дорогой эмали. Я вспомнила точеные черты графини, которую считали одной из первых красавиц королевства, нежные беленькие личики своих названных сестер, круглую мордашку Маризы, благородные морщины графа, широкие скулы служанок – и с испуганным криком схватилось за свое лицо. В двенадцатилетнем возрасте я с ужасом поняла, что никогда не только не видела саму себя, но вообще не имела ни малейшего представления о том, как я выгляжу.

Растерянность моя оказалась настолько велика, что я совершенно не помню о том, как выскочила из замка. Пришла в себя я уже только на конюшне, захлебываясь слезами, которые вытирала о длинную черную гриву моего коня Беса. Верный друг встревоженно всхрапывал и деликатно хватал меня за пальцы теплыми мягкими губами. Дождь за прочными стенами конюшни не умолкал ни на минуту, и по каменному полу разлилась огромная лужа воды, натекшей под дверь. Сняв со стены факел, я осветила им лужу и приблизила к ней свое лицо. Вопль горя, вырвавшийся из моей груди, заставил лошадей панически забиться в стойлах и покрыл поверхность воды сеткой ряби, скрывшей от меня чудовище, увиденное в импровизированном зеркале. И этим чудовищем была я сама!

Немного успокоившись и дождавшись, когда поверхность лужи выровняется, я снова посмотрела на свое отражение. Роскошная грива рыжих локонов оттенка меди окружала лицо, на котором сияли огромные изумрудные глаза необычной миндалевидно-удлиненной формы. Чуть приподнятые к вискам, они притягивали своим колдовским блеском, напоминая о загадочных глазах капризной кошки. Голова совершенной формы сидела на длинной ровной шее, плавно переходившей в широкие, гордо развернутые плечи. Порода и врожденное благородство читались в посадке головы. Но вот лицо…. Покрытое ужасными рубцами, багровыми пятнами и рытвинами, с бесформенным хрящеватым провалом вместо носа и, словно в насмешку, с нежными алыми губами безупречного очерка…. Оно оказалось страшнее облика любого из призраков, виденных мною в подземелье. Зловещая истина открылась мне во всей своей красе, и я саркастично рассмеялась! Так вот почему призраки не трогали меня, а даже испытывали передо мной что-то похожее на благоговение: они попросту боялись! И я не могла осуждать их за это. Теперь я прекрасно понимала своих приемных родителей, братьев и сестер. Припомнила все косые взгляды слуг и их перешептывания у себя за спиной. А тот несчастный поваренок, столкнувшийся со мной на узкой лестнице, ведущей к кухне… Я неожиданно съехала вниз по перилам и чуть не сбила мальчишку с ног. Увидев меня, он истошно завизжал и выронил из рук блюдо с жареным фазаном. А я-то, глупая, потом долго ломала голову над причиной неожиданно появившегося заикания толстощекого деревенского увальня.