Инна Кублицкая - Год Грифона Страница 3

Ролнек из ладанки присыпал рану еле видным слоем порошка лисьего корня и, оторвав полоску от подола монашеского одеяния девушки, забинтовал ногу.

— Больно? — спросил он, подняв глаза на побледневшее лицо беглянки.

Она не ответила.

— Таву-аро, — сказал Ролнек, — беги-ка домой, разводи огонь и готовь обед.

Мальчик, возникщий у него за спиной, чуть слышно отозвался и бесшумно убежал. Ролнек повернул голову к высокому кустарнику, из которого появились еще двое.

— Мангер, — приказал Ролнек. — Сбегай к Инвауто, узнай, как там идут поиски.

Исчез второй мальчишка.

— А ты, — продолжал Ролнек, обращаясь к третьему, прибери тут, чтобы ничто не вызывало подозрений. И ты, Рыжий, присмотри, чтобы нас никто не заметил.

Смирол кивнул и растворился в кустарнике. Ролнек выпрямился.

— Пойдем, — сказал он. — Я помогу тебе идти.

— Ну нет, — зло отозвалась она. — Сбежать я сбежала, а обратно не пойду, хоть убей. Так что сам тащи, если тебе хочется.

— Разве я сказал, что поведу тебя в Инвауто?

— А куда? — спросила девушка. — Как тебе приказали?

— Я сам отдаю приказы, — чуть высокомерно ответил Ролнек. — И я думаю, грех держать в монашку девку с такими талантами, как у тебя.

— Что ты знаешь о моих талантах, сволочь? — Девушка намеренно грубила.

— А кто научил тебя оэр-рау? — вопросом ответил Ролнек, потому что по движениям девушки, плавным, уверенным и бесшумным одновременно можно было видеть: она кое-что понимает в хокарэмской науке «невидимости» — оэр-рау.

Девушка молчала.

— Как тебя зовут?

— Тебе что за забота?

Ролнек рывком поднял девушку на ноги и крепко обнял ее правой рукой вокруг талии. Беглянка не противилась, она знала, что это бесполезно. Все, что ей оставалось — это злить грубым разговором много воображающего о себе мальчишку.

По возрасту они были, вероятно, ровесниками, хотя девушка в своем белом монашеском одеянии казалась младше. Шла она, осторожно ступая на укушенную ногу, почти не опираясь на юношу. Пару раз она сказала тихо:

— Подожди, я отдохну.

Ролнек послушно останавливался, ждал, пока девушка, чуть шевеля ногой, пережидала приступ боли.

В избушке было тепло. Таву-аро поставил на огонь котелок, в котором разогревал мясную, несмотря на пост, похлебку, и второй, в котором густо заварил стружку засушенного клубня эривату.

Ролнек усадил гостью у очага, снял с ее ног промокшие от бега по сырой траве башмаки и протянул свои носки, связанные из тванговой шерсти с козьим пухом.

— Кровью измажу, — возразила девушка, глядя на пушистые узорчатые носки.

— Отстираем, — заверил Ролнек, собираясь надеть их ей на ноги. Она отобрала носки и натянула сама. Ролнек тут же принес запасную одежду Смирола, подходящую ей по размеру.

— Твое платье отсырело, — сказал он, — а тебе нужно сейчас быть в сухом и теплом.

Он ожидал возмущения, но девушка спокойно, как будто не видела в этом ничего особенного, переоделась в хокарэмскую форму. Смирол, вошедший после этого в избушку, с удовольствием прищелкнул языком.

— Ох, какой у нас приятель объявился, — сказал он одобрительно. — А Мангер говорит, у Инвауто по-прежнему ищут утопленницу. — Сунув нос в пар над котелком с эриватовой заваркой, он заявил: по его мнению, питье готово. Таву-аро вручил девушке плошку, и Ролнек присмотрел, чтобы горькая горячая жидкость была выпита до дна. Не в обычае хокарэмов ожидать, пока полученная рана загноится; они предпочитают заранее, если это можно, предупредить неприятности.

— Как тебя зовут? — спросил Смирол, протягивая девушке кусочек засахарившегося меда, чтобы заесть горечь.

Девушка не ответила.

— Все время грубит, — сказал Ролнек.

— Конечно, обидно, — ответил ему Смирол. — Если б не мы, все бы решили, что она мертва. Хорошо было сделано, — улыбнулся он девушке. — Наверное, твоя мать была хокарэми?

— Нет, — ответила она.

— А у тебя есть родственники?

— Да.

— Ты к ним бежала?

— Нет.

— А к кому?

Молчание.

— Просто бежала, чтобы в монастыре не оставаться?спросил Смирол.

— Да.

— И куда же ты теперь?

— А тебе что за дело?

— Грубит, — заметил Ролнек.

— Я бы тоже грубил, если б у меня выхода не было, отозвался Смирол и обратился к девушке:- Ты считаешь нас врагами?

— Да.

— Но мы не желаем тебе зла! — сказал Смирол. — Разве мы тебя чем-нибудь обидели?

— Нет.

— Так в чем же дело?

— Вы хокарэмы, — сказала девушка. — Волки Майяра.

— А чем это плохо? — спросил Смирол.

— Вы делаете то, что прикажут ваши господа.

— У меня нет никакого господина, — сказал Смирол.

— Сейчас тебе приказывает этот, — она указала на Ролнек, — а в Ралло тебе будет приказывать Логри.

— Меня зовут Ролнек, — строго поправил ее юноша, а второй восхитился:

— Ишь ты, Логри знает!

— Откуда? — спросил Ролнек.

— Слыхала о нем.

— Ну что ж, — сказал Ролнек медленно. — Значит, тебе придется с ним познакомиться.

— А как ты собираешься переправить ее на материк?спросил своего приятеля Смирол.

— Она очень похожа на хокарэми, не так ли? — с ударением сказал Ролнек.

— Нас прибыло на Ваунхо пятеро — и убыть должно пятеро, — напомнил Смирол.

— А нас и будет пятеро, — ответил Ролнек.

Смирол склонил голову к плечу:

— Ты предлагаешь мне выбираться, как получится?

— Именно, — согласился Ролнек. — Разве ты не справишься с этим?

— Справлюсь, — усмехнулся Смирол. — Но понимаешь ли, загвоздочка есть…

Загвоздочка состояла в следующем: хоть люди и не имеют привычки вглядываться в лица хокарэмам, все-таки они не слепы. А Смирол, вместо которого Ролнек собирался вывезти с Ваунхо беглянку, как-никак обладал довольно приметной внешностью. И кое-кого может удивить, если вместо рыжего мальчишки вдруг объявится темноволосый.

Ролнек, однако, вовсе не считал это серьезной проблемой.

— Единственная примета — медные волосы, — сказал он. А девку мы перекрасим, это не сложно. Хоть попрактикуемся в маскировке.

Девушка настороженно слушала их разговор.

Ролнек чуть осветлил ей волосы растертыми в кашицу морскими улитками и заставил еще полдня просидеть в колпаке, согревающем месиво из молотых орешков лотарна и измельченной коры крарану. После этого, смыв малоприятно пахнущее снадобье и прополоскав ей голову водой с кислым молоком, Ролнек собственноручно насухо вытер ее коротко, по-монашьему, стриженные волосы и воскликнул торжествующе: