Сборник - Городская фэнтези – 2008 Страница 3

Относительной, разумеется. Время от времени поводок дёргают и смотрят, как я бьюсь в затягивающейся всё туже и туже удавке. Вот, например, сегодня…

— Его высочество изволит быть хмурым в эту прекраснейшую из ночей, — раздаётся сдержанный, чуть хрипловатый голос, от которого перья на моей спине встают дыбом. Причём отнюдь не от страха. Сэр Шерессан, Властелин Дальних Ветров (чем бы они, эти ветра, ни отличались от всех остальных сквозняков), оказывает подобное воздействие на женщин. Вне зависимости от того, в каком физическом теле они в данный момент обитают.

— Настроения принца легки, точно Туман на перевалах. — Дама Аламандин не поворачивается к нобилю, держащему на запястье беркута, но даже затылком своим умудряется передать впечатление, что уж она‑то знает и чем вызвана хандра его высочества, и как использовать её к собственной выгоде. — Они мерцают и изменяются. Но горы остаются прежними.

— Ветер подтачивает даже горы.

— Но воля короля остаётся неизменной.

— Воля короля остаётся неизменно исполненной.

— Разве я сказала иначе?

Хозяйка игриво щёлкает меня по клюву, ведёт рукой. Моя голова поворачивается вслед за кончиками её пальцев, описывая почти полный круг. Снова пытаюсь цапнуть, промахиваюсь, получаю ещё один щелчок. Губы моей госпожи изгибаются в улыбке. На мгновение мелькают клыки, слишком тонкие и острые, чтобы принадлежать примату.

Интере‑есный диалог. Что же я пропустила на этот раз? И вообще, по какому поводу назначена охота? До Самейна и осеннего выезда в мир смертных ещё две недели, да и не похоже это сборище на официальное Деяние Силы. Раз сам король отсутствует, речь идёт не о великой магии, а о рутинной перетасовке энергий. В то же время подслушанный разговор наводит на размышления о более… политической подоплёке.

Я выпрямляюсь на руке госпожи и, игнорируя дальнейшие подначки, вращаю головой, оглядывая высокое собрание. Королевская семья представлена лишь младшим принцем, золотокожим юношей с рассыпанными по чёрным доспехам волосами цвета снега. Рядом, придерживая нетерпеливых коней, застыли королевские рыцари, вежливой такой стеной отделяя его высочество от остальной свиты. Принц не выглядит хмурым. Скорее задумчивым, непроницаемым и очень одиноким. Но мало ли каким он кажется? Я готова признать, что благородные фэйри куда более поднаторели в чтении себе подобных, нежели едва оперившийся совёнок.

Перезвон серебряных копыт, новая тема в окутавшей поляну музыке, — из тьмы возникает огромный скакун, несущий на своей спине мастера охоты. Лорды и леди оживляются, но я не обращаю внимания на подъехавшего к принцу охотника. Нет, мои глаза лишь для сидящей на его руке птицы.

Я не знаю его имени, ни внешнего, ни личного, ни истинного. Да что там, мне пришлось долго лазить в Интернете, прежде чем удалось хотя бы правильно определить, к какому виду он относится. Филин Маккиндера, самая крупная из африканских сов, мощная, страшная птица, основным оружием которой являются сила и скорость. Не говоря уже о чудовищном клюве и когтях, выглядящих наглядным доказательством происхождения птиц от динозавров.

С филином мастера охоты мне приходилось сталкиваться лишь дважды, и оба раза получилось так, что я, исключительно по собственной глупости, ставила под угрозу его жизнь. Стоит ли говорить, что впечатления у нас обоих остались более чем запоминающиеся. Третьи лица, развлекающиеся в свободное время недобрыми сплетнями (не будем показывать пальцем на сидящую на руке среброглазой леди полярную сову), передали, что разъярённый филин пообещал не то свернуть кое‑кому шею, не то выдергать из хвоста все перья. Я информацию оценила и мудро постаралась избегать встреч. До сегодняшнего дня.

Точно почуяв испуг, филин Маккиндера мгновенным, жутким и в то же время естественным совиным движением разворачивает ко мне голову. Машинально сжимаюсь и опускаю крылья, стараясь прикрыть хвост. В круглых глазах читается одновременно насмешка и что‑то ещё. Чувствую, охота эта запомнится мне надолго.

По рядам всадников летят брызги оживления, птицы бьют крыльями и рвут когтями перчатки.

— Гончие взяли след…

— Королевские гончие почуяли след!

— След, след!

Протяжно поёт рог, будоража во мне что‑то дикое, трепетное.

— Наконец‑то! — восклицает дама Аламандин, нетерпеливо разворачивая скакуна.

Один за другим тёмно‑серые кони срываются с места в карьер, тенями перелетая через поваленный ствол, устремляясь вслед за перекликающимися впереди псами.

Скачка в ночи. Погоня. Охота.

Госпожа моя, как же люблю это ощущение! И как презираю нас обоих, когда приходит утро.

Мы летим, дикие твари дикого леса. Свободные. Дерзкие. Сильные.

Тревожный переклич рогов, азарт, голоса гончих. И магия. Магия, что пульсирует в такт ударам копыт, что охватывает всех нас, слившихся в этой погоне в единое целое. Столь странных. Столь разных. Составляющих вместе много больше, нежели просто сумму отдельных частей.

Дама Аламандин мчится бешеным галопом, одной лишь мыслью направляя бег теневого скакуна. На щеках её мерцает румянец, глаза горят, из горла вырывается торжествующий клич. Причёска давно растрепалась от поцелуев ветра. Удерживающие волосы длинные шпильки в виде платиновых драконов ожили, чтобы лететь в вихре чёрных прядей. Бриллианты, которыми инкрустированы их крылья, вспыхивают, когда волшебные ящерицы вырываются вперёд или зигзагами вьются в конской гриве. Многослойное платье благородной фейри сначала напомнило мне о сложных китайских одеждах, но теперь, в вихре развевающихся рукавов и вышитых камнями подолов, я понимаю, что одеяние соткано не из шёлка, а из ночного ветра и медвяной росы. Искры взмывают из‑под серебряных копыт. Смех мечется золотыми брызгами. Я несусь в ночь, вцепившись когтями в перчатку, чуть расправив крылья, подавшись всем телом вперёд. И я счастлива, счастлива, счастлива!

След. Его невозможно ни с чем спутать. Вот призрачная тень, оставленная нашей дичью, мелькает справа, чудится среди ветвей. Это эхо… Человек! Наша дичь — смертный, дитя моего приёмного мира. Что же он сделал, чтобы стать развлечением для охоты? Оказался не в то время и не в том месте? Увидел что‑то, что не должен был? Именно излишнее любопытство и вселенское невезение наказываются обычно диким гоном. Что‑то во мне трепыхается слабым протестом и тут же вновь опадает под волнами магии и азарта. Какая разница, что сделал этот человек? Исход всё равно известен, так зачем тратить своё сочувствие?..

Хозяйка вскидывает голову, тоже услыхав отголосок присутствия дичи. Я напрягаюсь, чувствуя, как по её приказу вскипает во мне присущая лишь хищным птицам магия, находя невидимые для других следы, цепляясь за них, толкая меня вперёд. С торжествующим звонким криком дама Аламандин вскидывает руку, отправляя меня в полёт.