Константин Соловьев - Урод Страница 3

За соседним столом сидела компания из цеха оружейников, человек десять, ребята шумные, но давние знакомые — трактирщик за долгие годы изучил посетителей. Сейчас они были здорово навеселе, но еще не пьяны — не обращая внимания на окружающее, они громко разговаривали и беззаботно смеялись, не подозревая о том, что почти все остальные посетители, привлеченные выражением лица Крэйна, уже смотрят на них. Кто-то смотрел на оружейников с испугом, кто-то с осуждением, были и те, в чьи глазах читалось предвкушение зрелища. И они не были обмануты.

Стул отлетел к стене и с треском лишился сразу двух подпорок — удар шэла лишь казался легким, силы, пожалуй, было достаточно, чтобы уложить взрослого мужчину. Сам шэл стоял неподвижно и смотрел сверху вниз на сидящего к нему вполоборота оружейника. Это был мужчина лет под сорок, трактирщик не смог вспомнить его имени, но профессиональная память с готовностью выдала, что работает тот в мастерской около южной крепостной стены, гуляет в трактире после каждого крупного заказа, а из закуски предпочитает тонкие, хорошо прожаренные ломтики мяса карка. Привлеченный треском, он оторвался от своего кувшина и с недоумением взглянул на возвышавшегося над ним Крэйна. Глаза всех сидящих за столом мгновенно затянуло поволокой страха, в едином порыве они отстранились от своего друга, в каждом взгляде сквозило только одно — «ради Ушедших, только не меня!».

Но мастер не выказал испуга, он смотрел спокойно, с некоторым удивлением. По сравнению с молодым шэлом выглядел он силачом — простой вельт в один слой, открывающий огромные руки с шарами-мускулами и вздувшимися венами, крепкая жилистая шея, огромный бугрящийся силой торс. Крэйн смотрел на него молча, и в глазах его, до этого мертвых, как у рыбы, бушевало ледяное пламя.

— Вам что-то угодно? — осведомился мастер, не делая попытки встать. Не узнал шэла? Решил умереть? Трактирщик с ужасом увидел, что оружейник был основательно пьян. Пьяному и ывар-тэс по колено, но смотреть с вызовом на самого шэла… Он или смертельно пьян, или дурак.

— Вы оскорбили моего отца, благородного Кирана, — процедил Крэйн медленно, с расстановкой, глядя в упор на мастера, — шэда Алдион, погибшего много лет назад.

— Я? Извините, не… — Мастер сделал удивленный жест. — Вы, думаю, ошиблись.

— Я не ошибся. Шэд Киран был моим отцом, и, оскорбляя его, вы оскорбляете меня.

Даже сейчас оружейник не испугался. Он лишь покраснел, чувствуя себя центром всеобщего внимания, и приподнялся, оперевшись на стол.

— Извините, я не хотел случайно или намеренно оскорбить вашего отца, кем бы он ни был. Надеюсь, вы в любом случае примите мои извинения, и мы сможем…

— Я не намерен слушать извинения, — отчеканил Крэйн. — Честь рода Алдион не отмоешь словами.

Тут-то и случилось самое страшное. Разогретый фасхом и взглядами друзей, мастер взглянул на побледневшего от ярости шэла и бросил:

— Вы правы, честь рода Алдион трудно отмыть, не говоря уже о словах.

Трактирщик успел увидеть глаза шэла и оказался возле него через мгновение.

— Ради Ушедших, только не здесь! — торопливо заговорил он, становясь между шэлом и мастером. — Умоляю вас, только не в трактире. Выйдите и…

Побоявшись прикоснуться к шэлу, он обхватил обеими руками ничего не понимающего оружейника. В следующее мгновение он даже не понял, что случилось, просто какая-то загадочная сила подхватила его, подняла в воздух и швырнула куда-то в сторону, словно пушинку. Столы и незнакомые лица завертелись перед глазами, а потом перед ним вдруг возникла стена и трактирщик успел выставить руки. Но удар все равно был силен — когда он поднимался, ноги еще сильно дрожали.

Крэйн, шэл Аддион, не стал доставать эскерт. Отшвырнув с дороги трактирщика, он одним плавным бесшумным шагом оказался возле обидчика и, выхватив из узких ножен на боку длинный тонкий стис, мягко погрузил его в бок мастера чуть пониже ребер. Тот как-то неловко всхлипнул, старый, но тщательно вычищенный вельт вспух уродливым красным буфом, который сочился алой капелью. Его огромная ладонь схватилась за бок, и трактирщик успел заметить, как живые глаза, из которых мгновение назад плеснуло удивлением и болью, медленно тускнеют, черты лица разглаживаются. Медленно Крэйн уложил тело мастера на пол, помедлил и извлек из его тела окрасившийся алым стис. С трех острий срывались, прокатившись по длинным хитиновым лезвиям, крупные капли.

— Ну вот, — в наступившей тишине голос Армада был слышен всем. — Зачем это?

— Он меня оскорбил, — просто сказал Крэйн, засовывая не вытертый клинок в ножны. — Этой причины вполне достаточно.

— Но Орвин…

— Слышать не хочу. Эй, оттащите кто-нибудь тело!

Мастер лежал на земляном полу, вперив в потолок невидящие глаза. Руки неловко прижаты к боку, ноги поджаты к животу, словно он при жизни хотел свернуться как ребенок. Из-под него уже деловито ползла тонкая извивающаяся лужица. Мастера, сидевшие с ним за одним столом, смотрели на тело с неприкрытым ужасом. «Тонкие, хорошо прожаренные ломтики карка, — вспомнил к чему-то трактирщик, с трудом распрямляя ноющую после удара о стену спину. — Мастерская около южной крепостной стены». Тира, замерев, смотрела на Крэйна и в глазах ее был страх и обожание. Крэйн это заметил.

— Иди, — сказал он глухо, опустив тяжелую руку на ее плечо. — Тебе нечего смотреть. Лучше принеси еще фасха.

Торопливо закивав, она убежала к стойке. Трактирщик, прихрамывая, двинулся к телу. Посетители, постепенно оправляясь от страха и возбуждения, возобновили трапезу, не прошло и минуты, как снова застучали по столам кувшины, кто-то захмелевшим голосом просил повторить, где-то ожесточенно спорили.

— Это за неприятности, — тихо и многозначительно сказал Армад, незаметно для всех вкладывая в вялую руку трактирщика несколько сер. — Думаю, Орвин, тор-шэл Алдион, не оценит, если ты станешь рассказывать всем посетителям о случившемся или вздумаешь утверждать, что шэл Крэйн был неправ. Ты меня понимаешь?

Трактирщик молча кивнул и спрятал монеты. Оттаскивая в одиночку грузное, уже ставшее твердым тело несчастного мастера, он думал о том, что произошло в его трактире. Ему приходилось часто видеть чужую смерть, да и в юности, что греха таить, было… Нет, ему это было не впервой. Но впервые в жизни он увидел, чтоб человека убивали без эмоций, с одной лишь только холодной отстраненной брезгливостью в глазах. О чем он успел подумать за то время, пока оттаскивал тело мастера на задний двор и устраивал его, никому неизвестно, потому что всю оставшуюся жизнь он избегал говорить об этом случае и каждый раз вздрагивал, когда кто-то упоминал младшего шэла Алдион. Но если бы его спросили, он бы ответил — в ту минуту он снова вспомнил ледяные глаза Крэйна и затхлую гнилостную жижу, которая померещилась ему однажды.