Алексей Гравицкий - Калинов мост Страница 3

Ночной зоопарк жил своей жизнью, и звуки здесь были свои, совсем не московские. Что-то стрекотало, кто-то всхрапывал, откуда-то издалека доносились еще какие-то отголоски животного существования.

Лязгнуло металлом решетки. Послышались невнятные чертыханья. Потом совсем рядом зашелестели шаркающие шаги, и нетрезвый голос сторожа затянул прерванную песню.

Ой, кому-то нынче плачется,А кому смеётся.А калина поразвесилаЗолотые гроздья,У кого-то в доме веселоЗа столами гости.Гости пьют за парня русого,За его невесту.Отчего играют грустнуюГармонисты песню.

Из клетки утробно рыкнуло. Старуха глянула на своего любимца. Дикий кот сидел, уткнувшись лбом в металл решетки. Глаза огромной пантеры наполнились смертельной тоской. Со стороны могло показаться, что зверь понимает смысл песни.

От чего играют грустнуюГармонисты песню.Улыбнись слезинка скатитсяСо щеки на платье.Пусть у них всё в жизни ладится,Будет в жизни счастье.

На дорожке между вольерами появился Егор Тимофеич с ополовиненной квадратной бутылкой в руке. Замер, вгляделся в ночь и направился к старухе.

В молодой осоке прячутсяИ дожди и солнце.Ой, кому-то нынче плачется,А кому смеётся.Ой, кому-то нынче плачется,А кому смеётся [1].

Сторож остановился и приложился к горлышку.

— Ой, кому-то нынче плачется, а кому смеется, — повторил он обычным голосом. — Старая, а тебе смеется?

— Мне улыбается, — отозвалась старуха. — Опять напился, Егорушко?

— А че еще делать? — сторож приложился к бутылке, крякнул и глянул на этикетку. — О! Знаешь что это? Абсент. Знаешь, сколько стоит? Уууу. Можно было бы за те же деньги пол-ящика водки купить. А то и ящик…

— Так чего ж не купил?

— Пока деньги есть, хочу попробовать. А то так жизнь проживешь и помрешь в неведении. Водку-то я пробовал и еще успею. А этого… От него, говорят, можно зеленую фею увидеть. А я вот сколько выпил, а вижу только старую ведьму.

Сторож хихикнул собственной шутке, потом отчего-то опечалился и зло сплюнул:

— Не смеется мне сегодня, старая. И вообще не смеется. Вся жизнь несуразная. Вот ведь. Даже фею зеленую и то не вижу… Ван…

Сторож запнулся и запустил пятерню в волосы, словно пытаясь выковырять из башки забытое имя. Потом опять сплюнул.

— Ван… иностранец какой-то с этого дела фею видел. Даже вроде портрет ее намалевал. А мне вот не везет. А ты все со своим котом диким сидишь. Вот смеется тебе? А ему?

Пантера отступила от решетки и ушла в дальний угол.

— Не смеется, — кивнул Тимофеич. — Плачется. А ведь он кот, хоть и лесной. С чего ему плакать? А я тебе так скажу, старая, у нас тут всем плачется. А кому смеется, тому до слез.

— Пьян ты, Егорушко, — покачала головой старуха. — Иди-ка спать.

Сторож покачнулся и двинулся прочь. Потом остановился, повернулся и глянул на старуху.

— Спать-то я пойду… а вот ты мне скажи чего спрошу. Ты вроде как чье-то будущее видишь, чего-то там про кого-то знаешь… Вот увидь пожалуйста, когда нам смеяться начнет? Когда плакаться перестанет? Вот что будет лет через двадцать, а?

Старуха пожала плечами.

— Не знаешь, — горько усмехнулся сторож. — А еще всевидящая.

Она смотрела в удаляющуюся ссутулившуюся спину обиженного жизнью человека. Не дай бог ему узнать о том, что ей привиделось. И без того пьет без просыху, а если узнает о том, что через двадцать лет, может и вовсе ничего кроме слез не будет…

Впрочем, если сидеть и ничего не делать, так может случиться, что и слезы лить некому станет. Старухи поднялась и двинулась вглубь парка.

С этой стороны, где не было фонарей, пруд казался бездонным и черным, как глаз пантеры. Старуха опустилась на колени у самой кромки воды и принялась вглядываться в собственное отражение. Полная луна и ясное небо были кстати. А вот ветерок, что рябил воду и рассыпал картинку, мешал сконцентрироваться, чем немало злил.

Однако злость в задуманном была плохим помощником, и старуха откинула все эмоции. Наконец, отражение оторвалось от той, что его отбрасывала, и поплыло совершенно самостоятельно куда-то вдаль и вглубь по лунной дорожке.

Она двигалась от блика к блику, от года к году, зная только точку, в которую должна попасть. Все дальше и дальше удалялась от оставшегося на берегу пруда тела. Вглубь воды, вглубь времени. Вглубь пространства. Вскоре блики пропали вовсе, и она поняла, что попала туда, куда шла.

Понимание того, что она стоит на дне, а вокруг плотная и непроницаемая вода, пришло вдруг. В первое мгновение захотелось рвануть вверх, спасая легкие, но она переборола животный инстинкт. Не надо рваться вверх. Надо идти вперед. Шаг, еще шаг. Старуха знала куда двигаться, помнила путь, хотя с последнего ее здесь появления прошли сотни лет. Еще несколько шагов. Дно было вязким, ноги проваливались словно в ил. Еще несколько шагов и над головой расступилась водная гладь.

Старуха не останавливалась и вскоре оказалась на берегу. Вода накатывалась черно-красными, как венозная кровь, волнами. Далеко впереди горбатился знакомый мостик. В груди тревожно защемило. Ноги сами понесли в ту сторону.

Мост оказался дальше, чем можно было бы предположить. И был он не маленьким и горбатеньким, а имел довольно внушительные размеры. Поодаль вдоль всего берега была пустошь, чуть дальше топорщились головешками обгорелые остовы изб. Пахло гарью и тлением. Впрочем, на пейзаж, как и на запахи, она не обращала особого внимания. Интересней была фигурка всадника, что отделился от моста и скакал ей навстречу.

Она узнала воина прежде, чем тот успел доскакать и остановиться, резко вздернув коня на дыбы. Простая кольчуга, черный плащ, хотя раньше он носил красный, притороченное к поясу странного вида оружие. Он не изменился с тех пор, как она видела его в последний раз мертвым. И очень незначительно изменился с той поры, как был живым. Только задавленной безразличием тоски в глазах поприбавилось.

— Здравствуй, Милонег.

Витязь спрыгнул с коня, бросил поводья.

— Смешная шутка желать здоровья мертвому. Почему ты здесь?

— Видения, — отозвалась старуха. — Тревожно мне. Чувствую что-то мощное, темное… чую, что близко оно. Скажи, как на той стороне?

— Никак. Затихли. Дня три тому последний раз перли. Но как-то вяло. Они теперь осторожничают что-то. Не чаще чем раз в неделю ломятся и то будто для отчету. Сильно не бузят.