Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы Страница 3

Он коснулся оберегов на груди, охраняя себя от напасти.

— А бояться не стоит, Ругивлад! — улыбнулся ведун.

— А я и не страшусь! — отвечал словен, уже ничуть не удивившись, что незнакомец назвал его по имени. — Береженого Род бережет!

Ведовство, как учили волхвы, — особый дар, ниспосланный богами. И тот, кто разумел волшебный язык первозданного мира, кто мог, наблюдая, мудро толковать всякие проявления его, начиная от трели птицы и журчания ручейка до лунного затмения, мерцания звезд и прочих примет, — тот становился вровень с дарителями. Он не только помнил истинные имена, но и получал право давать их вновь. «Ведать» означало владеть высшим знанием, которое связывало ведуна и его род с могучими стихиями, с Правью, таящейся за всем сущим.

— Раз прознал мое имя, не откроешь ли свое? Иль опасаешься?

— Отчего же! — улыбнулся колдун и продолжал нараспев. — Я — Тот-кто-идет-вперед и Тот-кто-идет-назад. Я — Тот-кто-распознает-обман и Тот-кто-с-длинным-копьем… Кличут меня — Длинная Борода, но проще — зови Седовласом!

«А что, ежели и впрямь спросить Его?!»

Не успел словен так подумать, как потянуло в сон. Ругивлад клюнул носом. Веки налились свинцом:

«Врешь, колдун! Нас не так-то просто взять!» — решил словен.

Но стоило лишь на пару мгновений сомкнуть ресницы — а может и не на мгновений — как Ругивлад всей кожей ощутил: все вокруг пропитано древним, не поддающимся никакому противодействию колдовством. Повеяло могильным холодом, смертный почуял: подземный мир начинает меняться…

И вдруг, так же внезапно, Дрема отступил, в сон больше не клонило, а очам предстало…

— Прах Чернобога![4]

Сколь бы неожиданными не казались превращения, Ругивлад успел-таки выхватить меч. Старый кудесник, одетый в грубую черную суконную хламиду восседал на троне. Он был бос. Огромные белые ступни, столь же белые длинные костлявые пальцы, смертельно бледное лицо под зловещей тенью глубокого капюшона придавали ему сходство с навием. Сверху падал тусклый зеленоватый свет.

— Мне известно, что за дело у тебя в Киеве, — невозмутимо продолжал старец, будто и не пытал доселе гостя. — Но все же, расскажи-ка сначала! Сподручнее будет уважить и просьбу твою. Я ведь добра не забываю.

Вот тут-то, почувствовав на себе испытующий взгляд чародея, герой и пожалел, что связался с ним.

— Присаживайся! — продолжил Седовлас, зевая, и указал на скамью, невесть откуда появившуюся в пещере.

Ругивлад недоверчиво потрогал клинком дерево.

Стена подалась в сторону, три зеленых безобразных карла внесли полное всякой всячины блюдо. Колдун выбрал себе большое краснобокое яблоко. В широкой ладони кудесника оно заиграло всеми цветами радуги. Не церемонясь, старик вонзил в плод перламутровые волчьи зубы. Брызнул сок. Старик одобрительно крякнул и кивнул слугам — те исчезли.

— Что ж ты, молодец, не ешь — не пьешь? Али брезгуешь? — осведомился он, смакуя плод.

— Прости, хозяин! Кусок в горло не лезет… Ты послушай-ка мою историю с самого истока. Мне таиться боле нечего. Я ведь беглец. Только бегу, выхолит, от себя! С тринадцатой весны за мной повелось: сеял тьму и беду. Что ни попалось красивое на глаза, тут же становилось в них безобразным и безжизненным. Вернее — начинало мне таким казаться. Ах, если бы дело было только в этом! Я отталкивал тех, кто мог бы стать мне друзьями. Собаки прятались от меня и выли. Цветы, что я дарил, чахли и засыхали.

И понял я, что отмечен даром хуже иного клейма. Понял, что влеком страшной волной ненависти и смерти. Со временем ее хищная мощь грозила вырасти, неминуемо поглотив и моих ближних, и врагов. Воистину, то был черный дар!

Хозяин слабо улыбнулся, но прерывать гостя не стал. Ругивлад и так с трудом подбирал нужные слова, блуждая в памяти, как в дремучем лесу.

— Дар являл себя не всегда, — поправился рассказчик. — Случалось, я прозревал и даже мог одолеть чудовищные мысли, что роились в моем измученном мозгу. Но и тогда был бесконечно одинок. Я пытался проникать в суть вещей… Хотя зачем это нужно — сейчас уже не пойму… Бывали и совсем светлые дни. Тогда я любил. Мы знали друг друга с детства. Но любовь противостоит холодному уму. Противна всякой премудрости. Отдавшись любви, я совсем перестал бы владеть собой. Любой же суд над чувством есть ложь по отношению к любимой… любимому… Даже из желания блага.

Ругивлад прервал свою речь и глянул на колдуна. Тот все так молча же улыбался в бороду. Собравшись духом, волхв продолжил историю…

— Страх, что настанет миг, и невозможно будет победить себя. Миг, когда возобладает треклятый черный дар, и мою несчастную избранницу захлестнет навья Сила. Страх заставил меня отказаться от девушки. Я решил уехать, скрыться, исчезнуть, чтобы разобраться, чтобы очиститься. Впрочем, она не слишком обо мне горевала. Ей достался простой хороший муж. Кажется весьма богатый. И уже попробовавший не одну такую… В четырнадцать лет девушка готова стать матерью. Роду нужны воины, а живучее потомство можно получить лишь от сильного мужика. Я же, мальчишка, отдался знанию и с тех пор поставил рассудок над сердцем…

Паренек рос смышленым, схватывал на лету, родичам на радость да изумление. Ему исполнилось четырнадцать, когда, по настоянию дядьки Богумила, отплыл с новгородскими лодьями за море. Туда, где стояла волшебная и таинственная Аркона, где расстилалась мифическая Артания.[5] Туда, где непреступной твердью вознесся над Варяжским морем белый холм Свентовита.[6]

Легенды о Руяне-острове слагались неспроста. Владевшие им руги имели такую грозную славу, что, заслышав одно это имя, спасался в шхерах и дан, и норвежец-мурманин, и свей. То было могучее и никем не покоренное доселе племя. Прочие славяне знали ругов как непобедимых, рьяных воинов, овладевших духом зверя. Потому тот остров и называли, кто — Руяном, а чаще — Буяном. Жрецы ругов слыли настоящими чародеями. Потому и чтили в Арконе волхва превыше вельможного князя. Именно там юнцу предстояли долгие годы ученичества. Только в Арконе мог получить он свое истинное имя.

Знакомый купец, желая услужить Богумилу, поклялся скорее сгинуть, но доставить его племянника в шумную гавань многолюдного Ральсвика. Старый волхв торопил: подняться по Волхову к Ладоге без хлопот можно было разве что весной — при высокой воде.

Словене скоро миновали студеные волны озера Нево, над которым рыскали в поисках поживы неутомимые ветра-стрибы. В неделю, при попутном ветре, достигли Выжбы. От прежних обитателей сей земли — готов — осталось лишь название. Словене осели тут давно, постепенно отвоевав у некогда грозного соседа столь важный и удобный на торговых морских путях остров. А от него до Буяна рукой подать, коли Посвист не взбеленится.