Джеймс Кейбелл - Белые одежды Страница 3

– Вот так я заплатила перевозчику, – сказала Святая Мария Египетская[5].

– Такова была отвратительная и противоестественная ласка, которой я, в частности, была обязана за свою славу, – сказала Святая Маргарита Кортонская[6], – прежде чем обратилась к покаянию и истинной вере.

Все эти гнусности благословенные святые искусно повторяли вместе с братом Одо, чтобы он мог сам ощутить, от каких ядовито-сладких и восхитительных мерзостей еще можно спасти и перенести к вечному блаженству большинство отвратительных грешников с помощью истинной веры.

Лучше было придерживаться этих стезей при нежном содействии Небес благоденствию Их любимого и рьяного слуги. Поскольку через некоторое время пользующаяся дурной репутацией ведьма Эттарра, которую когда-то горячо желал брат Одо и которую не выкинуло из головы общение со святыми, теперь тоже пришла к нему из своего небесного местожительства, которое он обеспечил этой прекрасной девушке, став причиной ее мученичества. Она явилась, чтобы уверить его в своей благодарности всеми возможными способами. После этого из ночи в ночь никого на свете не было счастливее брата Одо.

А днем он повсюду проповедовал то, чему научили его благородные дамы, сошедшие с Небес. Он, в частности, осуждал наглость науки – «так называемой науки», как впечатляюще и едко описывал он те западни, которые зло расставляет человеческому самомнению, – и он учил, что только посредством веры и божественного избрания возможно спасение. Он стал гордостью монастыря. Облаченный в белые одеяния аббат заявил, что из его духовных детей Одо больше всех достоин стать его преемником.

ГЛАВА V

О дальнейшем возрастании в нем благодати

Да и когда Одо был помазан в качестве аббата Святого Гоприга и надел белую шерстяную рясу, соответствующую этому сану, он не прекратил порицать грешников с неослабевающей суровостью. Однако новый аббат был настолько милосерден, что ни одному преступнику не дозволялось умереть во грехе, если этого можно было избежать. Вместо этого аббат усердно развивал наиболее конкретные доводы Церкви, чтобы дать каждому отступнику и каждому еретику достаточно времени, чтобы покаяться и, таким образом, уклониться от страданий в мире ином.

Аббат сам смиренно приносил свой табурет в камеру пыток и с любовью наблюдал за муками – дабы смерть раньше времени не прекратила их, хотя бы на один миг, – ради настоящего и вечного блаженства его заблудшего брата. Зачастую ему в камеру пыток приносили и ужин, и он ел прямо там, среди далеко не аппетитных зрелищ, криков и запахов, чтобы ни одной минуты не пренебрегать своими духовными обязанностями.

Да и нельзя было нигде сыскать более красноречивого проповедника. Проповеди аббата повсюду обращали людей на путь истинный, поскольку слушавшие его были так напуганы, что ни один из них не рисковал отправиться в Ад, о котором этот изможденный святой рассказывал им с такой любовью. Он говорил о вечном, неугасимом пламени Ада, об адских смоле, сере, жабах и гадюках, об ужасной горячей мгле Ада и о гигантских серых червях, постоянно питающихся поджариваемыми проклятыми, и он весьма эффектно подражал хриплому вою пропащих душ, когда черти подкидывают их навозными вилами. Он говорил обо всем этом с обстоятельностью человека, получающего наслаждение от обескураживания маловерных. Он устрашал свою аудиторию достоверным изображением всех неприятных подробностей, которое представляет собой сущность реализма.

Пыл аббата был так велик, что, пока он призывал грешников к покаянию и говорил о крови Агнца[7], в глазах у него вспыхивали красные огоньки, а с губ капала белая пена. Таким образом, он до того запугивал наиболее впечатлительных людей, что у тех начинались судороги; некоторые умирали от страха; но выжившие трепеща вползали в поддерживающие их объятия Святой Церкви, которая одна могла спасти от этих мучений.

Кроме всего прочего аббат трудился над тем, чтобы убедить старого Ги де Пизанжа в порочности его занятий. Аббат трудился весьма усердно из-за той смутной тоски и той жуткой нежности, которые возникали в сердце у облаченного в белую рясу аббата, когда бы он ни лицезрел этого темного, ослабевшего кудесника. Хотя из-за осмотрительности этого волшебника трудился он безуспешно, и блаженный Одо не мог достоверно доказать, что этот нечестивец является одним из староверцев, до тех пор пока посредством небесной благодати почти отчаявшемуся аббату не было ниспослано откровение по этому вопросу.

– Добро вполне может исходить из того, что разум смертных находит заслуживающим порицания, – однажды ночью заявила Эттарра после того, как аббат Святого Гоприга достиг состояния сравнительного уныния. – Ибо избранные Всевышним служат Его воле и истинному благоденствию своих собратьев всевозможными орудиями. Лишь подумай, мой дорогой, являющийся одним из этих особо привилегированных людей, к примеру, о том, как своим лжесвидетельством ты обеспечил мое вознесение к райским наслаждениям! Поступком, который многие из непосвященных могут расценить как презренный, ты добыл для меня, мой милый Одо, такие радости, которые я оставляю с большой неохотой даже для того, чтобы прийти к тебе.

Тут аббат начал бить и рвать ее белую нежную плоть (но только руками), пока Эттарра не призналась, что нигде в Раю она не нашла больших радостей, чем те, которые они делят вместе. Даже при этом Одо смог постичь силу доводов небесной дамы.

Поэтому за пару часов до рассвета он помчался в Ранек к дому старого Ги де Пизанжа в облике крепкого рыжеватого зверя. Луна была к нему весьма благосклонна. Блаженный Одо сперва не повстречал ни одного живого существа, кроме настоящего волка – девственной самки, которая приняла его за себе подобного. Вскоре они уже мчались вместе, а благодарный аббат рычал хвалу добрым Небесам, которые сделали его способным снова и снова, причем без впадения в грех, получать самые глубокие и будоражащие душу наслаждения. Он ликовал, будучи рьяным церковником, вот так свидетельствуя о силе и проницательности Всевышнего, который смог настолько ловко перехитрить Своих жалких противников.

ГЛАВА VI

О его непрерывном усердии и продолжающейся деятельности

На следующий день на заднем дворике дома мессира де Пизанжа был найден изуродованный ребенок, и улик против дворянина с точки зрения здравого смысла оказалось достаточно. Старого Ги де Пизанжа целый месяц пытали, а на суде председательствовал облаченный в белую рясу аббат Святого Гоприга, и обвиняемого должным образом приговорили к сожжению на костре как вервольфа[8].