Александр Зорич - О, сергамена! Страница 3

В худшем же случае безобидное и, не постесняюсь сказать, красивое существо ждала бы гибель. Причем палачом-отравителем определили бы именно меня.

«Вы же в этом разбираетесь, Аваллис? Я имею в виду – в ядах», – сказал бы господин наместник, а мне оставалось бы только исполнять.

Уж не знаю, как бы я скармливал сергамене яды…

Думаю, в конце концов измененного зверя сожгли бы заживо. Ибо нет ничего более ненавистного для людей, чем изменения и обращения…

Подобные соображения отвращали меня от болтовни.

Очень скоро я наловчился скрывать и наиболее вызывающие признаки инаковости сергамены. Первым делом я приучил его в присутствии посторонних изображать умиротворенный сон. Дальше – выдрессировал его делать вид, что он с аппетитом ест.

Мой смекалистый зверь ловил учение на лету. Я даже не удивился бы, если б он оказался в состоянии решать те несложные задачки («У девочки было три ореха, у мальчика – два. Мальчик украл у девочки два ореха…»), над которыми бился под надзором наставника наш дорогой недоросль.

Таким образом, счищая с пола стекловидные лужицы слюны, аккуратно прибирая и уничтожая вылинявшую шерсть, отвлекая посетителей дурацкими побасенками от чересчур пристального разглядывания зверя, оправдывая его недомогания наукообразными рассуждениями о хрупкости тела, обреченного на разлуку с движением, я сохранял зверю жизнь.

Очень скоро подробности анатомии зверя перестали будить во мне волнение естествоиспытателя. Меня увлекли его повадки и способность мыслить. Я находил необходимым постоянно вынуждать сергамену к каким-либо действиям, и мои ученые записки росли с каждым часом.

Надо сказать, пробы эти были взаимными. Ведь очевидно, что не только я знакомился с характером сергамены, но и он, не упуская случая, поступал сходно по отношению ко мне. Однажды мне даже начало казаться, что мы вот-вот начнем вести беседы…

Как-то утром я обнаружил сергамену у входа в клетку, в которую, между тем, я его уже два дня не запирал (двор выехал за город – любоваться цветением липы, которое в тот год выдалось отменно благоуханным).

Открывшееся зрелище оглушило меня. Передние лапы сергамены скованы цепями, его шея – сдавлена железным ободом, который стянут запертым на ключ замком! (Дело в том, что первоначально было решено держать сергамену не просто в клетке, но еще и в цепях. Дескать, дикому зверю ни за что не выбраться! К счастью, мне удалось отговорить господина наместника от этого никчемного издевательства над смирным зверем.)

Мое сердце тронула невыразимая жалость. Было что-то безмерно, невыносимо трогательное в облике скованного зверя, я не сомневался даже в том, что ему больно: увитую сосудами шею сергамены железное кольцо сдавило насмерть, как бы не задохнулся!

Я не на шутку всполошился: вначале мне показалось, что некий злоумышленник жестоко разыграл меня.

Охая и причитая, я принялся разыскивать запасной ключ.

Перевернув вверх дном обе комнаты и не найдя искомого, я подошел к зверю и сел на табурет рядом с ним. Я решил приласкать страдальца, чтобы как-то скрасить ему минуты ожидания.

Как вдруг сергамена широко растворил пасть. На его сухом языке меня ожидал… предмет моих поисков. Представьте, неким немыслимым образом он заковал себя сам!

Я осторожно вынул ключ из его зубастой пасти и в сердцах щелкнул зверя по носу – в знак того, что мне не понравился его розыгрыш.

Сергамена обиженно фыркнул, поднялся, одним прыжком вознесся на подоконник и отвернулся, с деланным увлечением глядя в окно. Всем своим видом зверь демонстрировал, что не желает иметь ничего общего с человеком, у которого отсутствует чувство юмора.

Мы еще долго дулись друг на дружку, но к вечеру сергамена первым пошел на мировую…

4

Я был так поглощен нашими бессловесными играми, что прознал о решении господина наместника расстаться со зверем, отдарив его императору, самым последним.

На наш чердак ворвалась орда слуг с пеньковыми веревками и шестами, ошалевшего сергамену, не оказавшего никакого сопротивления, загнали в клетку, ее вынесли во двор и погрузили на повозку, которая без промедления тронулась в путь.

Ошпаренный внезапными переменами, я проводил повозку до ворот, глупо причитая: «Как же так, господин наместник, как же так, господин наместник!».

Господин наместник меня, разумеется, не слышал. Окруженный придворной братией, он упивался похвалами в адрес своей не знающей равных щедрости – шутка ли, расстаться с такой редкостью!

Повозка скрылась из виду, а я побрел домой – впервые за этот безумный месяц.

Вопреки ожиданиям, свидание с семьёй не доставило мне радости.

Озабоченный мыслями о сергамене – как он, не станет ли ему дурно дорогой, – я был маразматически рассеян и лишь с превеликим трудом заставлял себя внимать путаным рассказам сыновей о том, как идет торговля в галантерейной лавке, которую держал старший, и не менее путаному отчету нечистой на руку домоправительницы.

Я с трудом дождался вечера, когда, исполнив долг хозяина и отца, я смог остаться наконец наедине со своими записями. Меня тяготила перемена. И привязанность мыслей к зверю, их зависимость от сергамены были мне неприятны.

В ту ночь я впервые за многие годы принял снотворное. Что мне приснилось? Думаю, понятно что – Зверь.

5

На следующее утро я, взломав заколоченную накануне дверь, вновь очутился на чердаке.

Мои вещи и книги уборщик свалил кучей у входа, но я на них даже не взглянул. Неведомо зачем я устремился в комнату, где ещё вчера стояла клетка.

Клетки там не было. Зато меня ждал… сергамена.

«Неужто сбежал?»

Приветственно заурчав, сергамена повернул ко мне свою умную морду.

Зверь казался довольным и жизнерадостным!

Это сразу насторожило меня, знакомого с особенностями его конституции – даже самое вялое, самое кратковременное движение легко повергало сергамену в пучину бессилия, вызывало в нем размягчающую слабость, если не головокружение. А вот у сергамены, притихшего на подоконнике, никаких признаков головокружения не наблюдалось…

Но не мог же он сбежать, не предпринимая никаких физических усилий?

Его размеренное, ровное дыхание не давало оснований для предположений о побеге – он выглядел так, будто не менял положения тела несколько часов кряду!

«Они отчего-то вернулись. Да-да, вернулись. Господин наместник передумал… И приказал привезти сергамену обратно…», – рассудил я.

«Но где же тогда клетка? Где щетка и ведерко с водой?»

«И почему они не предупредили меня? Даже не послали за мной?»

Я потрепал сергамену за ухом, он радостно зафыркал и доверчиво уткнул свою большую узкую морду в мою грудь.